– Сэр Ричард, какие отлучки?..
– Ну там по бабам, – сказал я, – в таверну…
Он ахнул:
– Сэр Ричард, это вы так шутите? Да тут живой души на сорок миль не отыщешь! Людям здесь делать нечего. О бабах можно только мечтать…
– Вот и мечтайте, – разрешил я. – Потом оттянетесь, когда я сниму режим чрезвычайного положения. Или пришлю смену. А пока строжайший приказ: не выпускать ни одного из работающих… и бездельничающих тоже – за пределы охраняемой зоны! Я не хочу, чтобы о том, что здесь происходит, узнали раньше времени.
Он сказал туповато:
– Но ведь знают же, что копаем тоннель.
– Вот это пусть и знают, – разрешил я великодушно. – И пусть еще перемывают мне косточки, как выжившему из ума лорду. Понял?
Он вытянулся, козырнул, глаза загорелись пониманием сути задания.
– Все будет выполнено, сэр Ричард!
Зайчик радостно ржанул, я с разбега запрыгнул в седло. Бобик примчался на свист, попытался прыгнуть за мной следом, но арбогастр быстро повернулся и мощно лягнул копытами. Правда, Бобик исхитрился увернуться и, приземлившись на все четыре, злорадно скалил зубы.
– Хватит играть, – сказал я строго, – начинаются великие дела!.. Не отставай, дурашка.
Теодорих следил за мной радостными глазами. Я повернул коня в ту сторону, где лежит крепость, ибо на фиг таким орлам дороги, Теодорих вскрикнул:
– Сэр Ричард!
Я обернулся.
– Да?
– Сэр Ричард, – прокричал он, – я счастлив, что тогда пришел к вам сразу! И счастлив, что с тех пор служу под вашей рукой! И все мои люди счастливы.
Я милостиво улыбнулся.
– Зайчик, давай…
Мы понеслись навстречу нарастающему ветру, шторму, урагану, но не успели раскалиться добела, как впереди выросла громада крепости. Зайчик нехотя сбросил скорость.
Ворота все еще на земле, ну я этого Ульфиллу скоро на клочья разорву, ни один вредитель не попортил мне столько нервов. Во дворе навстречу выбегал народ, я сказал отрывисто:
– Коня и Пса накормить, барона Альбрехта, сэра Растера и сэра Максимилиана – ко мне! Без всяких задержек.
Зайчика увели, Пес сам убежал, места знает, вперед выступил кузнец и прогудел густым голосом:
– Ваша светлость, сэр Растер и сэр Максимилиан сейчас вряд ли смогут… скорее, не смогут, чем смогут…
Я удивился:
– Что не смогут?
– Прийти вот так сразу… – ответил он.
– Что? – спросил я уже в изумлении. – Я гроссграф или не гроссграф?
– Гроссграф, – заверил он, – но… они…
– Что с ними?
– Они на проповеди.
Я охнул:
– Даже Растер? Что с ними случилось?
Челядин объяснил в смущении:
– Отец Ульфилла читает проповедь. Вот они и слушают.
Я огляделся, нигде особого скопления народа не видно.
– Где?
– А вот там.
Я быстро пересек двор по направлению к типографии, дернул дверь и вошел, сразу изумившись обилию народа. Правда, та часть, где типографский пресс и работающие на нем, от толпы свободна, все стоят на этой стороне, но плотно, прямо стена из тел, а на возвышении, где станок, неистовствует отец Ульфилла.
Он увидел, как я вошел, злобно зыркнул в мою сторону. Народ тоже задвигался, начали оглядываться, смотрят вопросительно, будто они здесь все свои, а я – чужак.
Я вскинул руки.
– Тихо-тихо! Я не мешаю. Сэр Макс – на выход!.. Немедленно. А вы все слушайте, слушайте!..
Макс с места не сдвинулся, то ли не слышал, то ли слышал, но в одурманенном проповедью сознании не отпечаталось, что обращаются к нему. И не кто-нибудь, а сам гроссграф, по зову которого должен бежать, все бросая.
Я тихонько придвинулся, он дернулся в неудовольствии, когда я тронул за локоть.
– Тихо, – прошипел он, – святой человек говорит!..
– А в бок толкает дьявол, – ответил я.
Он быстро обернулся.
– Ох, простите, сэр Ричард!
– Тихо-тихо, – сказал я. – Еще тише!
– Да-да…
– Потихоньку сообщи членам моего совета, – велел я, – что жду их в малом зале.
– Да служба скоро закончится…
Он говорил неуверенно, я чувствовал, что он со мной и в то же время продолжает ловить обрывки проповеди Ульфиллы. Это раздражало и, вообще, чем-то похоже на ревность, я сказал:
– Наивный вы, сэр Максимилан!
– Почему?
– У таких людей проповеди быстро не заканчиваются.
Он сказал неуверенно:
– Ладно, я сообщу им во время проповеди. Только отцу Ульфилле это не понравится.
Я стиснул челюсти. Ну вот, теперь я должен считаться еще и с неграмотным и фанатичным попиком?
– Действуй, – сказал я раздраженно.
И, повернувшись резко, нарочито громко топая, вышел наружу.
Лоралея бросилась на шею, я жадно обнял теплую и сразу прильнувшую всем телом, как умеет только она. Все мои тревоги и неприятности стали истончаться, как дым на просторе.
– Мой лорд, как долго вас не было!
– Зато какой успех, – сказал я быстро. – Лоралея, тоннель наполовину готов! Только это все еще секрет. Победа, какая победа!.. Я сейчас отлучусь на час-другой, надо дать инструкции своим военачальникам. Но пока вот спешу порадовать…
Ее глазищи широко распахнулись, в них было столько счастья, что я стал покрывать поцелуями ее лицо.
– Мой господин, это правда?
– Я люблю тебя, Лоралея… Конечно, правда. Ты скоро увидишь такое грандиозное, такое…
Я чувствовал, что не могу удержаться – перед женщинами мы всегда распускаем павлиньи хвосты, выбалтываем им самые страшные тайны, – и потому еще раз громко чмокнул ее в лоб и спросил деловито:
– Пообедать успеем?
– Да, – ответила с удивлением, – конечно! Вы же лорд! Вас подождут.
– Нехорошо, – ответил я. – Не могу заставлять себя ждать… Ладно, я проведу совещание побыстрее. Все же ясно…
Со двора донеслись крики. Я подвел Лоралею к окну, не в силах выпустить из рук. Из полуподвального помещения типографии валил народ, в числе последних вышел Ульфилла, его расспрашивали, просили благословления, он размахивал руками, что-то объяснял горячо и бурно.
Лоралея снова прижалась всем телом.
– Что вас беспокоит, мой господин? – спросила она шепотом с глубоким участием.
Я отмахнулся, обнял, жадно вдыхая ее родной запах.
