Глава 2
Лоралея вышла ко мне в темную гостиную ее покоев, но жемчужинки на ее волосах ярко горят в лунном огне, и кажется, что в черноте по воздуху плывет дивный серебристый кораблик.
– Сейчас зажгу, – сказал я поспешно. – Слуги что-то разленились…
– Это не слуги, – возразила она.
– Вы?
– Да, – ответила она. – Захотелось посидеть в полутьме.
– Ваша красота требует освещения, – возразил я безапелляционно. – Эй, зажечь свечи! Ужин на двоих, быстро!
Слуги как чувствовали, что с моим приходом все изменится: моментально начали вносить блюда с роскошными яствами, быстро зажгли все светильники, а я отодвинул кресло и с каменным лицом ждал, когда леди Лоралея изволит нехотя подойти и сесть.
И был ужин, и был холодный сдержанный разговор, когда мы сидели по разные стороны стола, словно противники, и медленно роняли какие-то необязательные слова.
Разговор все не клеился, я нарочито затянул десерт, надеясь, что от сладкого у Лоралеи изменится настроение, но она оставалась молчаливой и задумчивой.
Она пила травяной чай и нарезала краем ложечки ломтики медовых сот, я отхлебывал кофе и впервые не чувствовал вкуса. За окнами погас пурпурный закат, небо стало фиолетовым, наконец почернело, высыпали звезды, слева выдвинулась луна и с любопытством заглянула в наши апартаменты.
Я отставил пустую чашку и посмотрел на леди Лоралею. Она медленно поднялась, недопитый чай остался на столе, а она спокойно прошла в соседнюю комнату, оставив дверь открытой, так что мне от стола все хорошо видно, подошла к постели, неторопливо сбросила платье и, оставшись обнаженной, так же замедленно легла, укрывшись одеялом.
Мои руки уже торопливо сбрасывали пояс, сапоги, рубашку, наконец я разделся и скользнул на свою половину кровати. Сердце колотится, вдруг не то делаю, однако Лоралея повернулась ко мне и положила голову на мое плечо.
Через два дня я сумел взять себя на какой-то миг в руки и, вырываясь из сладостного тумана, напомнил себе, что я – герой, мужчина, и если даже Лоралея, когда со смехом, а когда серьезно старается нацепить мне перевязь и вытолкать из покоев, то я тем более должен взять себя в руки…
– Я тебя люблю, – сказал я жадно. – Как же мне расхотелось быть гроссграфом!
Счастливо смеясь, она прижалась ко мне, расцеловала жарко и подтолкнула к двери.
– Иди, мой герой!.. Ты должен, ты обязан.
Я взял ее лицо в ладони и целовал глаза, щеки, губы, не в силах оторваться.
– Лоралея, ты даже не представляешь, как я счастлив…
– Это я счастлива, – шепнула она. – Иди и не беспокойся, здесь в крепости будет все так, как ты хочешь. А я буду ждать тебя верно и трепетно.
Я выбежал, глупо и счастливо улыбаясь во весь рот, свистнул Зайчика и Бобика, и через час стремительной скачки увидели в вздыбленной до неба стене Хребта черный зев Тоннеля.
Оттуда вереницей очень медленно и печально, будто везут покойников, выходят на солнечный свет волы, щурятся, вяло мотают головами. За ними выволакиваются телеги с каменными глыбами, где свежие сколы еще хранят следы зубил и клиньев.
Пока камни скатывают с телег, волы отдыхают, застывая в покое, будто каменные изваяния. После двух ездок их распрягают, кормят и поят, а в тоннель отправляются свежие силы: мастер Маргулер закупил как волов, так и телеги, укрепив их под камни уже здесь, на месте.
Меня встретили почтительными поклонами, я уловил, что кланяются уже иначе, чем просто богатому и могущественному лорду. Одно дело за деньги выполнять чью-то прихоть, другое – работать на такого удачливого.
Маргулер вышел навстречу, отвесил поясной поклон.
– Ваша светлость, все идет, как вы и велели.
– А как я велел? – спросил я.
Он развел руками.
– Прежде всего, быстро…
Я кивнул.
– Хорошо. Остальное потом. Мы изволим посмотреть.
– Прикажете сопровождать? – спросил он без всякой надежды на положительный ответ.
– Я сам, – ответил я, как он и ожидал. – А то получится, что это я тебя сопровождаю. Руководи здесь.
Зайчик ворвался в черный зев, как будто тот пуст, ловко обгонял медленно бредущих волов, через встречных перепрыгивал. Возчики в ужасе роняли кнуты и выпускали вожжи, а я после третьего прыжка, особенно удачного, заорал, что на моей спине нет черепахового панциря: еще разок вот так долбанет о свод, я кончусь.
Странное и пугающее зрелище – вот так мчаться в плотном воздухе по узкой и абсолютно прямой трубе. Впечатление такое, что Хребет у самого основания некий великан проткнул раскаленной иглой. Или прожег лазером…
На длинном пути, по которому волы тянут повозки, только одна задержка: атомоход, как называл я его, на рельсах. Справа и слева места достаточно, чтобы пройти людям и даже телеге, хоть и впритык, но не упряжке волов. Приходится выпрягать, переводить на другую сторону по одному, а потом перетаскивать телегу в узком проходе вручную и снова впрягать волов.
Бобик одно время совсем исчез впереди. Потом мы догнали, но и сами затормозили: людей множество, облепили перекрывающую проход стену, как коричневые муравьи, сверлят в сплошном камне дыры, вбивают деревянные клинья, затем долго и старательно поливают водой.
Как известно, вода, расширяясь, рвет все на свете, даже прочнейший гранит поддается. Завтра здесь будут трещины в монолите, в них вобьют стальные клинья и начнут вколачивать тяжелыми молотами, пока не удастся отламывать глыбу за глыбой.
– Давно? – спросил я.
– Второй день, – ответил бригадир.
– Хорошо, – сказал я с облегчением.
Он ухмыльнулся.
– Еще бы!
– Понял? – спросил я.
Он ухмыльнулся шире.
– Да. С той стороны было все то же самое, только наоборот! Сперва еле-еле грызли сплошняк, потом пошли обломки… а затем и вообще…
– Молодец, – сказал я, – соображаешь.
– Да, – сказал он потвердевшим голосом, – это ж какая жуть была, что горы текли, как жидкая глина… Не приведи Господь, чтобы повторилось что-то еще…
Я сказал твердо:
– Установим твердую демократию, а демократии с демократиями не воюют! Я всеми этими демократиями буду рулить железной рукой, чтоб и не подумали о войнах. Кто только пискнет – сразу на виселицу. Или на кол, чтоб дольше мучились. Могу в ассортимент добавить еще плаху, а также дам право выбора между ними. У человека должна быть возможность выбирать!
Он подумал, перекрестился и сказал благочестиво:
– Дай Бог вам здоровья и сил! Таких вообще нужно сжигать прилюдно на площадях, чтоб и детям ихним воевать не хотелось!
