На мой вопрос, откуда он знает, что свойства эти наследственные, а не благоприобретенные, Холмс сделал еще более поразительное заявление, которое я полностью привожу здесь.
– Потому что мой брат Майкрофт наделен ими в еще большей степени, чем я. – И стал рассказывать мне про своего брата, о котором прежде никогда не упоминал, утверждая, что тот еще более наблюдателен, однако при этом начисто лишен энергии и честолюбия. Позднее, расследуя похищение чертежей Брюса – Партингтона
[43]
, Холмс добавил к портрету брата еще кое-какие штрихи. Выяснилось, что, занимая довольно незначительный пост финансового контролера, Майкрофт благодаря своей изумительной способности запоминать и сопоставлять огромное количество разнообразных фактов сумел сделаться для правительства незаменимым человеком. В сущности, он и был само британское правительство!
Будучи допущен в комнату для посторонних посетителей клуба «Диоген», я был поражен тем, насколько братья несхожи между собой. Мой друг обладал аскетической наружностью, у него было худое лицо и орлиный нос индейца. Его брат, напротив, был дороден, даже грузен, круглолиц, его широкие крупные руки напоминали моржовые ласты. Однако при ближайшем рассмотрении я уловил между ними некое сходство, заключавшееся главным образом в тонком, проницательном выражении лиц, свидетельствовавшем о том, что оба брата отличались мощным интеллектом.
Вскоре после того, как мы вошли, к вящему моему удовольствию, разрешилась наконец и вторая загадка Холбрук-холла. Во время нашего разговора Майкрофт Холмс невзначай коснулся этого дела, упомянув, что Холмс советовался с ним всего неделю назад.
– Адамс, конечно? – спросил Майкрофт Холмс, и мой друг ответил:
– Да, Адамс.
И тут я все понял. Мне вспомнилось, как странно замялся Холмс на слове «мой», перед тем как выговорил слово «осведомитель». Вероятно, он собирался произнести «мой брат».
Меня чрезвычайно обрадовало, что мне самостоятельно удалось прийти к этому небольшому дедуктивному умозаключению. Довольный, я откинулся на спинку сиденья и стал наслаждаться шутливой пикировкой братьев, которые, подойдя к окну и увидав двух прохожих, принялись наперебой рассказывать о них, проявляя при этом чудеса наблюдательности
[44]
.
На один миг мне почудилось, что и у меня есть что-то общее с этими выдающимися личностями, которые своей наблюдательностью и дедуктивными способностями превосходили самых искушенных экспертов страны, если не мира.
Поэтому я был немало опечален, когда Холмс запретил мне обнародовать эту историю, поскольку сэр Реджинальд Мэйтленд еще жив и его репутация может пострадать, если правда выплывет наружу. Однако, будь у меня выбор, я с радостью поделился бы с читателями своим маленьким успехом на дедуктивном поприще, который доставил мне такую радость.
Дело о пропавшем кардинале
В одном из опубликованных рассказов
[45]
я как-то заметил, что 1895 год оказался особенно памятен для моего старого друга Шерлока Холмса. Он приобретал все большую известность и был буквально завален интересными делами, в числе которых были случай со знаменитым дрессировщиком канареек Уилсоном
[46]
и трагедия в Вудменс-Ли, отчет о которой я опубликовал под заглавием «Черный Питер»
[47]
.
Возможно, самым необычным среди этих дел явилось расследование внезапной смерти кардинала Т́оски, предпринятое Холмсом по спешно изъявленному желанию его святейшества папы
[48]
.
Помнится, случилось это в марте. К нам в квартиру на Бейкер-стрит заглянул нежданный посетитель – отец О’Ши, священник римской католической церкви. Это был пухлый, упитанный розовощекий человечек, судя по лучистым морщинкам вокруг глаз, – натура жизнерадостная и добродушная, хотя в тот день выражение его лица, подозреваю, было куда серьезней, чем обычно.
Священник пришел в сопровождении пожилой респектабельной дамы в черном, которую он представил как миссис Уиффен. Дама тискала в руке носовой платочек, будто лишь недавно утирала глаза и собиралась делать это вновь.
Первым заговорил отец О’Ши. Извинившись за внезапное вторжение, он зачастил своим ирландским говорком:
– Однако дело настолько важное, мистер Холмс, что я счел возможным пренебречь условностями и явиться к вам без приглашения.
– Что это за дело? – спросил Холмс, указывая посетителям на кресла.
– Оно касается вчерашнего исчезновения ватиканского кардинала Тоски, – ответил священник, а миссис Уиффен приложила платочек к губам и начала тихо всхлипывать.
– Ну-ну, моя милая, не надо плакать, прошу вас, – ласково укорил ее отец О’Ши. – Я уже говорил, вы не виноваты в исчезновении кардинала. Как же вы расскажете мистеру Холмсу о случившемся, если будете точить слезы, словно ива под апрельским дождиком?
Не знаю, подействовала ли на даму эта причудливая метафора или что другое, но, услыхав его слова, она слабо улыбнулась и, к облегчению всех присутствующих (в том числе, подозреваю, и своему собственному), убрала платок от лица.
– Очень хорошо, – живо продолжал отец О’Ши, – а теперь позвольте мне изложить мистеру Холмсу имеющиеся факты. Факты эти, сэр, таковы.
Кардинал Тоска прибыл в Лондон из Рима три дня назад по личному делу, не связанному с делами церковными. По этой причине он поселился не в одной из официальных резиденций, предназначенных для прелатов, а в «Приюте святого Христофора» – маленькой частной гостинице в Кенсингтоне, где останавливаются духовные лица. Миссис Уиффен – владелица «Святого Христофора». Мой храм – церковь Святого Алоизия – находится неподалеку от гостиницы, персонал которой, а также миссис Уиффен и ее постояльцы – мои прихожане.
