Слушая Холмса и одновременно размышляя над этими вопросами, я иногда выглядывал в окно, пытаясь определить наше местонахождение, и наконец начал смутно узнавать улицы, по которым мы ехали. Одна из них показалась мне особенно знакомой, а когда кэб прогрохотал по какому-то темному переулку и я заметил на стене дома указатель с надписью: «Патерностер-Ярд», до меня наконец дошло, что мы вернулись в Спиталфилдз – туда, где лишь сегодня осматривали тело кардинала Тоски. Однако на этот раз мы не остановились у вышеупомянутого двора и еще с четверть мили ехали по грязным тесным улочкам, застроенным жилищами рабочих вперемежку с убогими тавернами, ломбардами, лавками старьевщиков, среди которых изредка попадались бывшие дома шелкоткачей, построенные в восемнадцатом веке – когда-то элегантные, но давно пришедшие в упадок. Вскоре наш кэб остановился у другого двора, чем-то напоминавшего Патерностер-Ярд, и мы сошли.
Это оказалась не столь обширная, но куда более опрятная территория. Здесь хранились строительные материалы: в одном углу – строевой лес под навесом, в другом кирпичи и черепица, по дальней стене лежали прикрытые брезентом кучи гравия и песка, а рядом стояла пустая тачка с поднятыми кверху ручками. На одной из ее стенок значилось: «Дж. С. Баскин и сын», а ниже заглавными буквами: «ПОДРЯДЧИК».
Те же слова были начертаны на вывеске, укрепленной над входом в одноэтажное здание по левую руку от нас. Судя по всему, оно служило конторой и одновременно складом: через распахнутые двери я увидел высокую старомодную деревянную стойку со стулом, стоявшую у окна, а в сумрачной глубине помещения, под низкими потолками, на полках хранились, очевидно, более хрупкие или скоропортящиеся товары – банки с краской и мешки с цементом, защищенные здесь от непогоды.
Наш приход не остался незамеченным: едва мы ступили во двор, из здания вышел какой-то человек и направился прямо к нам.
Это был широкоплечий седовласый мужчина с длинными висячими усами. На нем была поношенная рабочая одежда: тяжелые башмаки, жилет, потертые вельветовые штаны с испачканными коленками и фланелевая рубашка без воротничка, с закатанными рукавами, обнажавшими сильные, мускулистые руки. Он был сердит и хмур.
– Мистер Баскин? – приветливо улыбаясь, спросил Холмс.
– Чего надо? – проговорил мужчина.
– Меня зовут Шерлок Холмс, – все так же учтиво продолжал мой друг, – а это мой коллега, доктор Уотсон. Мы явились сюда от имени полиции, чтобы расспросить вас о внезапной смерти кардинала Тоски, с которым вы, кажется, были знакомы.
Эти слова как громом поразили мистера Баскина. Он издал дикий вопль, шатаясь, отступил назад, смертельно побледнел и схватился руками за горло, словно ему не хватало воздуха. Испугавшись, что с ним случится удар, я бросился к нему на помощь и, подхватив под руки, повел внутрь здания. Там я нашел какой-то перевернутый ящик и усадил беднягу на него.
На крики из недр конторы выскочил молодой человек – по-видимому, его сын, которого мы прежде не заметили.
– Эй! Что происходит? – воскликнул он, и на его приятном, гладком лице отразилось сильное беспокойство.
Я оглянулся на него и отрывисто приказал:
– Принесите воды!
Молодой человек бросил на отца испуганный взгляд, затем схватил стоявшую на конторской стойке кружку, выплеснул на пол остатки чая, выскочил во двор, наполнил ее водой из находившегося там крана и бегом вернулся обратно.
– Неужто он тоже умирает, как… – начал он, но тут же осекся и не закончил вопроса.
Меня в данный момент больше волновало состояние моего пациента, чем обрывок странной фразы, но Холмс тотчас навострил уши. Как только я, к великому своему облегчению, заметил, что мистеру Баскину стало лучше и он смог сделать небольшой глоток воды из кружки, которую я поднес к его губам, Холмс повернулся к молодому человеку и решительно сказал:
– Как тот, кто приходил к вам вчера утром, верно?
Лицо молодого человека побледнело, он опять бросил исполненный ужаса взгляд на отца, который в этот момент пытался выпрямиться и обрести равновесие.
– Расскажи им, Джек, – хрипло велел он сыну.
Но даже получив родительское позволение, сын, казалось, не мог выдавить из себя ни слова, и тогда заговорил Холмс.
– Вчера утром с вами и вашим отцом приходил повидаться один богатый итальянец, который вот уже много лет оказывает вам финансовую поддержку. Я прав? – Он дождался, пока молодой человек утвердительно кивнул, а затем продолжил: – Во время разговора вашему гостю внезапно стало плохо, и он скончался.
Он снова сделал паузу, но на этот раз Джек Баскин ничем не подтвердил слова Холмса, лишь провел языком по губам. За него ответил Баскин-старший. Он громко застонал и всей тяжестью тела навалился на мою руку, пытаясь встать на ноги.
– Холмс! – предостерегающе воскликнул я.
Уразумев, что старшему Баскину нехорошо, Холмс быстро сказал:
– Я на время прерву свой рассказ, мистер Баскин. Не хочу, чтобы вы страдали.
Но Баскин-старший отверг это предложение.
– Нет уж, говорите, сэр! – проговорил он, знаком прося Холмса не останавливаться. – Я рад, что все наконец откроется.
– Тогда, с вашего позволения, я продолжу, – ответил Холмс и вернулся к своему повествованию. – Не знаю, что стало причиной смерти вашего посетителя, однако я уверен, что она произошла по естественным причинам. Вероятно, это был сердечный приступ или удар. Как бы там ни было, вы и ваш сын были поставлены перед ужасным выбором. У вас в конторе лежал покойник, а вы понятия не имели, где он остановился, и вообще, вам, по-видимому, мало что было о нем известно. Мистер Баскин, под каким именем вы знали этого итальянского господина?
– Синьор Морелли.
– А чем он занимался?
– Говорил, у него свое дело в Риме – вроде бы что-то связанное с церковным строительством.
– Понятно, – задумчиво промолвил Холмс. Лицо его было совершенно непроницаемо. – А теперь перейдем к главному, а именно к вопросу о том, как синьор Морелли познакомился с вами и вашей семьей.
Я заметил, что Баскин-старший бросил на сына робкий, смиренный взгляд и заговорил, обращаясь уже к нему, а не к Холмсу.
– Я всегда надеялся, что мне не придется рассказывать тебе об этом, Джек, но теперь, когда синьор Морелли умер, правда все равно выплывет наружу. Дело в том, что мы с женой – вовсе не твои родители, хотя взяли тебя на воспитание еще в младенчестве и все это время любили, словно собственного сына. Твоим настоящим отцом был синьор Морелли, а твоей матерью – моя покойная сестра Лиззи.
Тут мистер Баскин, силы которого, казалось, были уже на исходе, замолчал и закрыл лицо своей большой мозолистой рукой.
Всегда тяжело видеть, как плачет взрослый мужчина, тем более такой большой и сильный, поэтому я ощутил немалое облегчение, когда Баскин-младший взял еще один ящик, поставил его возле своего мнимого отца, уселся рядом с ним и крепко обнял его за плечи.
