«Я знаю, мой дорогой Уотсон, что вы разделяете мою любовь ко всему необычному, ко всему, что нарушает однообразие нашей будничной жизни», – говорит он в «Союзе рыжих», тем самым давая понять, что знает, как страстно Уотсон жаждет приключений. Тот сам открыто признается в этом в «Горбуне», описывая «полуспортивный азарт, то захватывающее любопытство, которое я всегда испытывал, участвуя в расследованиях Холмса».
Слова Холмса об «однообразии нашей будничной жизни» можно считать комментарием к образу жизни Уотсона – женатого человека и врача общей практики. Холмсу такое существование, должно быть, казалось слишком уж традиционным и нудным – как его собственное в те периоды, когда он не был увлечен расследованием. Иногда его отношение к профессиональным обязанностям Уотсона бывает бесцеремонным, даже эгоистичным, что видно из диалога, который Уотсон приводит в «Морском договоре».
«– Мои пациенты… – начал было я.
– О, если вы находите, что ваши дела интереснее моих… – сердито перебил меня Холмс».
В ответе Уотсона звучат чуть ли не виноватые нотки: «Я хотел сказать, что мои пациенты проживут без меня денек-другой, тем более что в это время года болеют мало». Холмс явно оказывает давление на Уотсона, чтобы тот отдал предпочтение его делам, а не нуждам своих пациентов.
Уотсон был не единственным из тех, кто ощущал силу личности Холмса. Миссис Хадсон тоже испытала ее на себе. В рассказе «Шерлок Холмс при смерти» она не вызвала доктора, оправдываясь тем, что Холмс, который серьезно болен, запретил ей это делать. Она признается Уотсону: «Вы знаете, какой он властный. Я не осмелилась ослушаться его».
Рассказ «Шерлок Холмс при смерти» иллюстрирует также черствость и холодность Холмса, уже упомянутые в одной из предыдущих глав. Эти свойства его характера еще ярче проявятся позже, в событиях, которые имели место в 1891 году.
В рассказе «Шерлок Холмс при смерти» Холмс обманывает и миссис Хадсон, и Уотсона, заставляя поверить, что он умирает. Он сообщает, что заразился редкой болезнью, распространенной среди кули, во время расследования в районе доков Ротерхита. Холмс даже доходит до того, что применяет румяна и вазелин и покрывает губы пчелиным воском, чтобы создать впечатление, будто у него лихорадка. Это еще один пример использования маскировки и его любви к театральности
[52]
. Однако, судя по всему, Холмс и не думает о том, как все это подействует на миссис Хадсон и Уотсона – двух людей, которые искренне беспокоились о его здоровье. Он довел миссис Хадсон до слез, а Уотсон, в ужасе от прискорбного состояния своего старого друга, пришел в полное отчаяние. К тому же его «глубоко оскорбил» отказ Холмса принять от него медицинскую помощь. «Вы, Уотсон, – говорит Холмс, – в конце концов только обычный врач, с очень ограниченным опытом и квалификацией».
В защиту Холмса следует заметить, что цель этого изощренного обмана – заманить на Бейкер-стрит Кэлвертона Смита, который убил своего племянника Виктора Сэведжа и покушался на жизнь Холмса. Там его должен был арестовать инспектор Мортон. И тем не менее объяснения Холмса по поводу его поведения звучат не слишком убедительно. «Признайтесь, – говорит он Уотсону, – что умение притворяться не входит в число ваших многочисленных талантов. Если бы вы знали мою тайну, вы никогда не смогли бы убедить Смита в необходимости его приезда, а этот приезд был главным пунктом моего плана».
Это недалеко от истины. Уотсон был слишком честным по натуре, чтобы убедительно лгать. Но вряд ли благие намерения Холмса могут служить оправданием его мистификации, даже при том, что, рассыпавшись в извинениях, Холмс заверил Уотсона в уважении к его профессиональным качествам и пригласил в тот же вечер отобедать у Симпсона. Тем более что сам он получил не меньшее удовольствие от трапезы, чем Уотсон, поскольку голодал три дня, чтобы выглядеть изможденным. Его извинения не были достаточной компенсацией за эмоциональную травму, которую он нанес Уотсону и миссис Хадсон. Не говоря уже о том, что Уотсону пришлось бросить своих пациентов, чтобы поспешить к постели Холмса.
Вообще-то Холмса гораздо больше беспокоило успешное завершение дела, нежели чувства его старого друга и квартирной хозяйки. Поздравляя себя, он говорит, что разыграл свою болезнь «со старанием настоящего актера». И, как будто для того, чтобы еще больше оскорбить Уотсона, забывает о нем, хотя сам же попросил спрятаться за спинкой кровати, чтобы быть свидетелем. «Боже мой! Ведь я совершенно забыл о нем… Подумать только, что я упустил из виду ваше присутствие!» – восклицает Холмс, когда Уотсон выходит из укрытия.
Действительно, подумать только!
Уотсон не комментирует действия Холмса и его поведение и лишь выражает облегчение по поводу того, что его старый друг, слава богу, жив и здоров. Такая реакция – еще одно доказательство степени его уважения к Холмсу, а также собственного добродушия. Менее терпимый и снисходительный человек мог бы немедленно покинуть этот дом в гневе.
Однако Холмс нуждался в их дружбе не меньше, чем Уотсон, и доктору это было известно, хотя Холмс лишь изредка выражал свои чувства. Кроме Уотсона, у него не было друзей, которые бы навещали его, как он признается в «Пяти апельсиновых зернышках». «В гости ко мне никто не ходит», – добавляет он. Но, вероятно, он часто общался с Майкрофтом, по крайней мере в конце этого периода, что покажут дальнейшие события.
Холмсу очень не хватало общества Уотсона, особенно его умения слушать не перебивая. Доктор также был единственным человеком, с которым Холмс мог свободно делиться своими мыслями. «Вы умеете молчать, – говорит он Уотсону в „Человеке с рассеченной губой“. – Благодаря этой способности вы – незаменимый товарищ… Мне нужно с кем-нибудь поболтать, чтобы разогнать неприятные мысли».
А порой он ценил и советы Уотсона, а также практическую помощь, которую он мог оказать при расследовании. В рассказах «Горбун» и «Шерлок Холмс при смерти» Уотсон нужен был своему другу в качестве свидетеля событий. В деле о «Морском договоре» Уотсон находится при Перси Фелпсе в роли спутника и доктора, когда Холмс отсылает их обоих в Лондон, где они должны были переночевать на Бейкер-стрит. Познания Уотсона в медицине также пригодились в «Приключении клерка»: он спас жизнь Беддингтона, известного грабителя и взломщика сейфов, когда тот пытался покончить жизнь самоубийством.
И тем не менее во всех записях Уотсона, относящихся к 1889 году, встречаются указания на то, что Холмс предъявлял слишком высокие требования к своей дружбе с Уотсоном. Такая ситуация была для Уотсона слишком утомительной и даже вредной с психологической точки зрения. Его самооценка страдает в этот период, когда он сравнивает свои умственные способности с интеллектом Холмса. «Я не считаю себя глупее других, но, когда я имею дело с Шерлоком Холмсом, меня угнетает тяжелое сознание собственной тупости», – признается он в «Союзе рыжих».
Положение спасли два обстоятельства: переезд Уотсона в Кенсингтон и расследование дела такой огромной важности и конфиденциальности, что Холмс не мог рассказать о нем даже Уотсону.
