Я шепнул:
– Зайчик, ко мне…
Он появился на краю ямы, я повторил приказ еще раз, он нехотя спустился ко мне, я взобрался в седло, стараясь не поднимать голову, шепнул тихонько, словно колдун может услышать:
– Теперь во весь опор – к Тоннелю… Но – зигзугами!
Эти «зигзуги» вымотали меня, как новичка на море качка при шторме. Колдун то ли не успевает со скорострельностью, тяжелые орудия заряжать труднее, да и энергию нужно копить, наверное, долго, то ли мы слишком часто меняли направление, но выстрелов больше не было.
Хребет вырос и приблизился, я увидел темную нору Тоннеля, но в голове все еще стучало злое: я не гроссграф даже в Армландии. Там такие же места, куда лучше не соваться, да и здесь некто с высоты смотрит с брезгливой снисходительностью на наши войны, как человек на драку красных и черных муравьев.
У Тоннеля по обе стороны высятся массивные стены с бойницами. Едва я приблизился, навстречу вышли два монаха. Я помахал приветливо рукой.
– Бдите, святые отцы? Хорошо…
Один из них сказал вежливо, но очень строго:
– Стойте там, господин. Сейчас вас смотрят…
Я в недоумении вертел головой, затем с верха стены кто-то прокричал:
– Это настоящий!
Монах поспешно поклонился.
– Добро пожаловать, сэр Ричард!.. Уж простите за такую задержку, но отец Дитрих велел проверять всех.
Я кивнул одобрительно.
– Верно. Под чужой личиной проникнуть особо соблазнительно. Прекрасно, что продумали и такое!
Зайчик пошел шагом, гордясь статью, могучими мускулами и широкой грудью. У входа в Тоннель пришлось пройти сквозь строй еще четверых монахов. Все громко и отчетливо читали молитвы, что-то совсем незнакомое. Я перекрестился и сказал «аминь», а мой крестик, привезенный для меня из Ватикана, весело разбрасывал с груди солнечные зайчики и молча кричал, что я не подделка, подделку он бы сжег сам.
Монахи перекрестили меня уже в спину. Судя по их решительным лицам, все готовы к тому, что проходящий сквозь их святой контроль может превратиться в нечто ужасное. Думаю, у них приготовлена и святая вода, и благословенные стрелы, и что-нибудь еще, неведомое мне, но убивающее нечисть.
Я оглянулся, сказал тоже зло и решительно:
– Братья, будьте твердыми!.. Не ведайте жалости!.. Она уже погубила предыдущий мир…
Не знаю, что подумали, Зайчик влетел в широкую трубу и несся, как большая черная птица. Впрочем, у многих бывают видения, лишь бы прислушались.
По обе стороны Тоннеля мелькали смазанные серые полосы, иногда с металлическим блеском, это все еще идут добавочные отряды из Армландии.
На выходе из Тоннеля, к своему удивлению, обнаружил еще монахов, целый отряд. Меня остановили снова, я покорно дал себя проверить, вождь должен показывать пример.
– Братьям, – поинтересовался я, – на той стороне доверия мало?
Старший монах ответил хмуро:
– Лучше перестраховаться. Мы не знаем, насколько силен враг.
– Верное решение, – ответил я. – Эх, когда же придет Царство Небесное?
– Никогда, – отрубил монах. – Господь велел строить самим.
Зайчик идет ровным аллюром, но на такой скорости, что я устрашенно не отрываю щеки от теплой бархатной шеи. Надо мной трепещет вытянутая в струнку грива, укрывая от встречного ветра, но не от рева. Только краем глаза вижу, как вдали появляются и пропадают рощи, скалы, иногда мелькают караваны, далекие деревушки, поля со зреющей пшеницей и ячменем.
Снова зеленая низина, затем без всякого перехода влетаем в темный лес, полный своих запахов и особого лесного шума, опять скачем по каменистой пустыне, потом болото, еще болото, понятно – здесь Армландия переходит в Фоссано, хотя мне нужно помнить сейчас, что Армландия – часть Фоссано, Барбаросса к этому очень чувствителен…
Когда вдали показались величественные стены Вексена, Зайчик сам сбросил скорость, и в город я въехал чинно и красиво, с гордой осанкой и надменным видом. Если окружен слугами, оруженосцами и вассальными рыцарями, то можно и в носу ковыряться, перекосив рожу: сюзерена играет свита, то когда вот так в гордом одиночестве – надо, чтобы издали видели: непростой человек изволит прибывать.
За это время не такая уж длинная дорожка от ворот до мраморных ступеней дворца стала ухоженной, по обе стороны раскинулся парк с кустами роз, справа даже фонтан, а дальше аккуратно подстриженные декоративные деревья, раньше их я что-то не заприметил.
Через ворота нас пропустили без разговоров, даже охрана приветствовала, как своего командира. Я бросил повод подбежавшему офицеру, красиво и деловито пошел по ступенькам к дверям. Передо мной с сухим стуком скрестили древки копий.
Я изумился:
– Что, я уже не коннетабль Фоссано?.. И не могу вас послать патрулировать квартал воров?
Копья моментально исчезли, стражи даже отпрыгнули в стороны, потом один подбежал и суетливо распахнул передо мной тяжелые створки.
В холле придворных стало побольше, чем в прошлый раз, а в главном зале от них не протолкнуться. Похоже, Барбаросса упрочился на троне настолько, что никто и не помышляет его скинуть, теперь стараются что-то урвать от его расположения.
Передо мной расступались суетливо и кланялись едва ли не ниже, чем самому Барбароссе. У двери внутренних покоев добротная стража, я коротко бросил церемониймейстеру:
– Доложи, что прибыл коннетабль.
Он посмотрел на меня несколько нерешительно:
– Да, но… Его Величество сейчас разговаривает с послами из Турнедо…
Я кивнул.
– Прерывать не стоит. Но как только освободится, зови сразу. Я тороплюсь.
Он ответил с поклоном:
– Если изволит Его Величество.
– Изволит, изволит, – заверил я. – Он человек государственный. А я приезжаю не о бабах поговорить.
Не обращая больше внимания на него, как и на прочих шепчущихся придворных, я подошел к окну.
Изящной мебели стало побольше, стены облицованы где изразцами, где дорогими породами дерева, все смотрится достаточно гармонично, явно Барбаросса не имеет к этому украшательству никакого отношения.
На полу появились огромные толстые ковры, тоже знаковое изменение, словно король сменил рыцарские сапоги на уютные домашние тапочки.
Я видел, как распахнулась дверь, церемониймейстер кивком послал одного из придворных в мою сторону. Тот почти подбежал трусцой, счастливый до угодливости, доложил с великим почтением:
– Его Величество король Барбаросса Великий изволит принять вас… сэр коннетабль.
– Неплохо, – сказал я небрежно.
Церемониймейстер встал в дверях и провозгласил так мощно, словно король находился миль за десять:
