Сразу возникает вопрос «почему», на который есть лишь один ответ. Это было сделано, чтобы убийца смог спрятаться, причем в таком месте, где его не станут искать. Даже при самых усердных поисках вряд ли кто-то посмел бы потревожить тело мадемуазель Россиньоль и заглянуть ей под юбки.
Второй вопрос логически вытекает из первого. Кто был способен втиснуться в такое тесное пространство? Ответ также очевиден: Вигор, Хаммерсмитское Чудо, единственный «человек-змея» в сегодняшнем представлении.
Вигор прятался под табуретом, пока Бэджер и мисс Бадд не отправились за администратором. Как только они ушли, он выбрался наружу и, незамеченный, выскользнул из гримерной.
Что касается мотива, думаю, вряд ли есть необходимость его объяснять. Проклятия Вигора в адрес мадемуазель Россиньоль не оставляют сомнений, что она недавно отказала ему в своей благосклонности и даровала ее Миро, Излингтонскому Диву, дрессировщику тюленей.
Лестрейд, восхищенный и кроткий, тепло пожал руку моему старому другу:
– Благодарю вас, мистер Холмс. Должен признаться, я какое-то время сомневался, что вы действительно разгадали эту тайну. Вы и доктор Уотсон уже ух́одите, не так ли? В таком случае всего доброго вам обоим! Мне придется здесь остаться и позаботиться о теле мадемуазель Россиньоль, а потом предъявить Вигору обвинение в убийстве.
Оказавшись за дверью служебного входа, Холмс остановил кэб. Когда экипаж тронулся, он заметил с насмешливым блеском в глазах:
– Вне всякого сомнения, вы опишете это дело, Уотсон. Ваши читатели будут ждать от вас яркого рассказа, должным образом приукрашенного.
– Возможно, я так и поступлю, Холмс, – ответил я с притворным равнодушием. – У него, безусловно, есть любопытные особенности. Но то же самое можно сказать о многих ваших расследованиях, так что трудно решить, какие из них достойны публикации.
В действительности я уже принял решение. Рассказ об этом деле никогда не будет опубликован
[20]
. Мне бы не хотелось, чтобы читатели, а особенно поклонники несравненного таланта мадемуазель Россиньоль (все еще не поворачивается язык назвать ее мисс Лиззи Биггс), вслед за мной распростились с иллюзиями касательно Французского Соловья. Пусть лучше остаются в счастливом неведении. Хотелось бы и мне ничего не знать.
Поэтому я ограничусь этими не предназначенными для печати записями, сделанными исключительно для себя, чтобы зафиксировать все детали дела, которое наглядно подтверждает мудрость пословицы, гласящей: «Не все то золото, что блестит».
Дело о сороке-воровке из Мейплстеда
Хотя в 1895 году Шерлок Холмс был по горло занят такими случаями, как трагедия в Вудменс-Ли
[21]
и дело Уилсона, знаменитого дрессировщика канареек, ему приходилось отвлекаться на одно незавершенное расследование. Оно отнимало много времени и энергии у моего старого друга поздним летом и ранней осенью. Речь идет о серии краж со взломом в загородных домах, из которых похищались фамильные ценности. Все это было делом рук чрезвычайно умного вора-виртуоза, называвшего себя Вандербильтом, и его сообщника, профессионального взломщика сейфов, или медвежатника, как называют преступников такого рода в криминальной среде.
Холмс выследил этих двух негодяев и добился их ареста инспектором Гау из кентской полиции. Они были схвачены на месте преступления, в доме, который пытались ограбить. Однако мой друг не позволил мне опубликовать отчет об этом приключении, чтобы тот не попался на глаза человеку, который стоял за кражами и которого Вандербильт отказался назвать.
Этот неизвестный был одержим коллекционированием редких произведений искусства. Холмс дал ему прозвище Сорока-Воровка. Сорока обещал Вандербильту, что если тот не выдаст его имя в случае ареста, то по выходе из тюрьмы получит крупную сумму денег.
Не будет преувеличением сказать, что в месяцы, последовавшие за арестом Вандербильта в июне 1895 года, Холмсом неотступно владела идея во что бы то ни стало установить личность Сороки-Воровки. Еще охотясь на Вандербильта и его подельника, он уже создал мысленный портрет этого человека.
Холмс был убежден, что тот чрезвычайно богат, но эксцентричен, а коллекционировать раритеты, некогда принадлежавшие известным личностям, Сороку-Воровку заставляет какой-то постыдный секрет, связанный с его рождением или прошлым. Таким образом он пытается компенсировать отсутствие собственной достойной родословной.
И в самом деле, Сорока-Воровка стал для Холмса настолько реален, что мой старый друг, обычно не склонный к полетам фантазии и предпочитавший факты вымыслу, воображал, как этот человек, сидя в одиночестве, любуется чужими сокровищами, словно своими собственными.
Вначале Холмс наводил о нем справки общего характера – расспрашивал состоятельных знакомых, многие из которых были в прошлом его клиентами, не известно ли им что-нибудь об этом лице. Однако тут он потерпел неудачу.
Помимо этого мой друг искал в газетах упоминания о богатых коллекционерах произведений искусства и наклеивал статьи о них в новый альбом для вырезок, посвященный исключительно данному предмету. В его справочнике под буквой «М» несколько страниц были полностью посвящены миллионерам.
Он также начал посещать все крупные аукционы, на которых шли с молотка фамильные ценности. Холмс предполагал, что теперь, когда Вандербильт и его подельник упрятаны за решетку и кражам со взломом положен конец, Сорока-Воровка может прибегнуть к законным способам приобретения фамильных реликвий, чтобы добавить их к своему собранию.
Все было безрезультатно. Холмсу никак не удавалось узнать, кто же такой Сорока-Воровка.
В характере великого сыщика, однако, присутствовала немалая доля упрямства. Когда он вцеплялся зубами в проблему, его, как бульдога, невозможно было от нее оттащить. Я точно знаю, что в то лето он отказался от нескольких важных и выгодных дел, в том числе отклонил просьбу леди Баттермир расследовать странные ночные приключения одного из ее лакеев. Это свидетельствует о том, насколько поглощен был мой друг поисками загадочного коллекционера.
В сентябре 1895 года, истощив все мыслимые возможности, Холмс наконец решил попробовать выйти на собирателя напрямую. Правда, он весьма неохотно воспользовался этой уловкой, опасаясь, что она может выдать его и возбудить подозрения у противника, остававшегося неизвестным.
Тем не менее девятого сентября в «Таймс» появилось его объявление следующего содержания:
Титулованный джентльмен, который предпочитает остаться неизвестным, вынужден продать некоторые ценные фамильные вещи, включая миниатюры Купера
[22]
и Козуэя
[23]
, английские эмалевые табакерки XVIII века и флаконы для нюхательной соли, украшенные драгоценными камнями. Торговцев просят не беспокоить. Только для частных лиц. Обращаться к П. Смиту, Сент-Мартинз-ле-Гранд, до востребования.
