Книга Секретный дневник доктора Уотсона, страница 19. Автор книги Фил Гровик

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Секретный дневник доктора Уотсона»

Cтраница 19

Тем не менее поездка, которую я воспринимал как приключение, практически сразу же превратилась в сплошное беспокойство о массах оголодавших русских детей, женщин и мужчин, атакующих центральный вокзал Петрограда. Мы видели множество неопрятных представителей Красной гвардии, обломки и мусор, оставшиеся от сражений, и отбросы человеческого общества. Вокруг были настоящие трущобы, словно вырванные из страниц «Оливера Твиста». Разложение и упадок сжирали людей заживо, и ни одно поле боя не казалось мне таким ужасным, потому что там в сражении не участвовали дети.

Наш автомобиль с вооруженной до зубов охраной спереди и сзади двигался, словно пила, причем с зубами саблезубого тигра, сквозь этот лес людей. Нас подвезли прямо к вагону, но мы с Холмсом не могли оторвать взгляда от прицепленных к нашему составу грузовых теплушек, в которые людей запихивали как скот. Несчастные крепко держали в руках скудные пожитки, чтобы не лишиться их во время полного опасностей путешествия.

Тяжелее всего было смотреть на голодающих детей: они ничего не понимали и были напуганы, отчаянно цепляясь за родителей. Если дети были слишком маленькими или просто не могли идти, матери и отцы держали их на руках, прижимая к себе крепче любых сокровищ. Красногвардейцы толкали и пинали бедных людей, прикладами заталкивая их в вагоны. Когда отправляющие решали, что вагон уже заполнен до предела, они задвигали деревянные двери и запирали их на засов. Никто больше не мог влезть, но никто не мог и выйти. «Гробы на колесах», – подумал я.

Это были те, кто бежал от революции. Они больше не могли жить в столице кровавой резни, им не хватало сил искать пропитание для своих семей и смотреть на то, как их любимые становятся чужими или умирают. Беженцы отправлялись в глубинку, где, как они считали, найдется еда и где они смогут снова буквально дышать воздухом, не зараженным ненавистью и смертью. Они сбегали в деревни, где можно тихо жить на природе, – в те места, куда новый мировой порядок, разрушающий их души, не доберется еще какое-то время. Это время они надеялись просто жить, ждать и выбирать, от чьей руки обрести вечный покой.

Глаза Холмса впитывали все доказательства этой трагедии, чтобы распределить по полочкам в самых дальних уголках подсознания. Его лицо не выдавало никаких эмоций. Тем не менее когда я отвел взгляд от лица сыщика, то обратил внимание, что обе его руки сжаты в кулаки, которые мнут низ пиджака, собирая полы в два тугих мятых шара. Ни одно слово не могло быть более выразительным.

Когда наши охранники прокладывали нам путь к поезду, Холмс внезапно потерял самообладание и бросился к ближайшему грузовому вагону. Это произошло так быстро, что я не успел среагировать, однако это сделали Рейли и Оболов.

Внимание Холмса привлекла одна особенно беззащитная семья, которую только что затолкали в вагон. Самого младшего вырвали из рук отца, и красногвардейцы начали закрывать дверь. Холмс подскочил к типу, который держал ребенка, и, выхватив малыша у него из рук, повалил красногвардейца на землю. Теперь Холмс протягивал мальчонку отцу в вагон, пока двери еще не заперли. Все это случилось в одно мгновение.

Упавший на землю красногвардеец уже нащупывал выпавшую винтовку, а находившиеся поблизости товарищи бежали ему на помощь. Но Рейли и Оболов подоспели раньше них. Оболов молча направил винтовку на бегущих красногвардейцев. Те мгновенно остановились. Между тем Рейли сунул дуло пистолета в рот красногвардейцу, лежавшему на земле.

Потянув оружие кверху, Рейли вынудил солдата подняться на ноги. Теперь тот лил слезы и был напуган до смерти. Он двигался в унисон с движением пистолета Рейли. К этому времени Холмс уже вручил ребенка отцу и повернулся, чтобы посмотреть на происходившее у него за спиной.

На лице Рейли появилась улыбка, но она была холодной – так мог бы улыбаться труп. Позднее он пересказал нам, что говорил красногвардейцу: «Не беспокойся, товарищ. Я не стану в тебя стрелять. Твоя кровь и мозги, если они у тебя вообще есть, запятнают мою форму. Но теперь я тебя запомнил. Я никогда не забываю лиц – даже таких неудачников, как ты».

Наконец Рейли вынул пистолет изо рта красногвардейца, и тот, обмочившись, упал на колени и затрясся всем телом. Оболов винтовкой показал другим представителям Красной гвардии, что им следует поднять товарища и унести прочь, что они тут же сделали, не произнося ни слова. Они только оглядывались назад, отступая.

Рейли повернулся к Холмсу:

– Больше никогда не изображайте героя, только если это не то дело, ради которого вас сюда отправили. Вы больше любого другого должны уметь сдерживать свои эмоции, в особенности сочувствие. Поберегите его для Екатеринбурга.

Рейли убрал пистолет в кобуру, Оболов снова оказался за его спиной, и все трое вернулись к месту, где стояли Стравицкий, другие чекисты и я.

Наконец, когда мы сели в поезд, Холмс обратился ко мне:

– Теперь я почти все понимаю, Уотсон. Ответьте мне, если можете, потому что это вопрос из вопросов. Сейчас начинается самый важный этап выполнения поставленной перед нами задачи, и мы вроде как должны победить этот хаос, – он махнул рукой в сторону вокзала, – а Релинский выступает в роли нашего спасителя. Но почему, Уотсон, мы с вами вообще находимся здесь?


– Что вы имеете в виду под «вообще»? Я считаю нашу миссию очевидной. По крайней мере, мне так кажется, – ответил я.

– Но я не вы, Уотсон, – покачал головой сыщик. – Отодвиньте в сторону, если можете, свои мысли по поводу ответственности перед королем, и откройте разум для логики. Если, как утверждал сэр Джордж, у Релинского есть непосредственный опыт в подобных делах и, кем бы он ни был, он занимает положение, которое позволяет воспользоваться преимуществами власти, что он сейчас в полной мере и продемонстрировал, – то зачем им я? Второе. Я не ставлю под вопрос ваши способности и возможности, но в России есть врачи. Зачем ввозить еще одного по первой же моей просьбе? А это ведет к вопросу, который охватывает все: зачем тратить столько усилий и времени, которого почти нет, чтобы отправлять нас с вами для выполнения этого задания?

Я откинулся на спинку сиденья. Вопрос Холмса обрушился на меня как снег на голову. У меня не было даже намека на объяснения, я мог только сидеть и молчать, как немой.

– Вы знаете, что я избегаю делать выводы, пока не соберу все факты по делу, – продолжал Холмс. – Но это определенно не наше обычное расследование. Это вообще не расследование. И в то время как никаких новых фактов не ожидается, определенно имеется состав участников, который постоянно расширяется. Я не буду больше ничего говорить, пока не узнаю что-нибудь новое. В этой несчастной стране моя душа страдает, с нее словно сдирают слой за слоем, с одинаковыми интервалами, с каждым вдохом. Если бы не семь вполне конкретных жизней, которые зависят от меня, то я прямо сейчас уехал бы отсюда.

Я больше не мог его слушать – для меня это было уже чересчур. Дело было не только в тех тревожных выводах, которые я мог сделать в связи с вопросами Холмса, но в его замечании о России, которое я был не в состоянии переварить. То, что мы видели в этот день и свидетелем чего я стал только что, оставило глубокие следы и в моей душе. Мое обычно ровное настроение совсем упало. Традиционно именно я проявлял эмоции, однако на этот раз сам Холмс высказал все, что думает о нашем окружении, а это означало, что с ним происходит нечто серьезное.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация