Питерс стоял по стойке «смирно» справа от капитана Ярдли и, вероятно, так и остался бы на своем посту, если бы Холмс не разрешил его отпустить.
– Хорошо, – согласился Ярдли. – Но как только он выйдет из каюты, вы должны объясниться, мистер Холмс. И это должно быть подробное и веское объяснение.
Ярдли произнес эту речь сдержанно, но уверенно – так, как говорил бы человек, привыкший к власти или, скорее, выросший в обстановке, где глава семьи командует многими людьми. Он показывал себя полной противоположностью тому, что мы с Холмсом вначале о нем подумали. Похоже, Рейли был прав на его счет.
– Капитан, вы просили моих объяснений, – заговорил Холмс, – и вы их получите. Но до того как начать что-либо объяснять, я хочу вас предупредить. Мы не вправе открыть, в соответствии с чьими приказами действуем. Но если на борту вашего судна что-то случится с доктором Уотсоном или со мной или если хоть один волос упадет с головы кого-либо из членов царской семьи, то кое-какие люди в Лондоне заставят вас с отцом лично заплатить за это.
– О чем вы говорите? – изумился молодой человек. – При чем тут мой отец?
– Капитан Ярдли, а что, если я скажу вам, что ваш верный стюард Питерс был отряжен сюда, чтобы служить не вам, а вашему отцу?
– Вы говорите загадками, сэр. Я этого не потерплю. Выражайтесь прямо и кратко, или наша беседа закончится.
– Как вам угодно, – спокойно произнес Холмс. – Итак, у меня есть серьезные подозрения, что ваш отец послал сюда Питерса, чтобы убить не только Уотсона и меня, но и всю царскую семью. Это достаточно прямо и кратко для вас?
Ярдли не знал, посмеяться ему над Холмсом или приказать немедленно заковать его в кандалы, настолько он был ошарашен словами сыщика.
– Вы совсем спятили, мистер Холмс? Вы понимаете, что говорите? Доктор Уотсон, у вас есть лекарства, чтобы успокоить этого безумца?
– Капитан Ярдли, я думаю, что вам следует сесть и послушать то, что должен сказать мой друг, – заявил я. – Потому что если вы этого не сделаете, то определенно можете стать соучастником того самого преступления, предотвратить которое были отряжены мы с Холмсом.
Молодой офицер сел на стул и сжал подлокотники, явно помогая себе таким образом сдержать ярость. Ему потребовалась примерно пара минут, чтобы взять себя в руки. Затем он поднял глаза на нас, жестом предложил и нам сесть и обратился к сыщику:
– Мистер Холмс, расскажите мне все возможное о том, что привело к столь ужасным обвинениям.
Холмсу не хотелось еще больше расстраивать молодого Ярдли, но он кратко изложил все свои соображения. Капитан Ярдли застыл на стуле, явно не веря услышанному.
Все, чему учили юношу, во что он верил, что лелеял, предстало в рассказе Холмса вероломным и подлым. Один из лучших друзей семьи оказался предателем и негодяем, а родной отец, которого Ярдли явно идеализировал, превратился в заговорщика и чудовище.
Наконец Ярдли пришел в себя и снова стал командиром нашего корабля, слугой короля и страны, которым он поклялся служить, а не просто человеком, семейная честь которого была только что растоптана.
– Мистер Холмс, то, что вы только что рассказали, ужасно и заслуживает осуждения, – произнес он. – Но откуда мне знать, что это правда, а не коварная работа больного воображения?
– Это правда, капитан, – тихо сказал я.
– Я верный слуга его величества. Вы знаете, что я вынужден буду сделать, если ваша информация верна?
– Мы это прекрасно понимаем, – ответил Холмс. – И мы искренне сожалеем, что на ваши плечи легла подобная дилемма.
– Мистер Холмс, если эта история правдива, то никакой дилеммы нет. Как я уже сказал, я офицер на службе его величества в период ведения военных действий. Я поклялся положить жизнь ради защиты короля и страны. Любого предателя нужно выявлять и уничтожать. Любого. Но вы ведь не ждете, что я за десять минут отрекусь от своей семьи, друзей и того, во что всегда верил, не получив никаких подтверждений? Простите, но мне потребуются более веские доказательства, чем ваше слово, будь оно хоть трижды священно в некоторых слоях общества. По правде говоря, все, что вы мне предоставили, мистер Холмс и доктор Уотсон, – это рассказ полковника Релинского, про которого мы почти ничего в точности не знаем. Учитывая его сомнительную биографию, я считаю, что он говорит правду только в одном случае: если думает, что врет. Поэтому позвольте мне задать вам вопрос, мистер Холмс. А что, если Релинский вас обманул? Что, если он получил указания не от сэра Рэндольфа, а от кого-то другого? Вы об этом подумали, мистер Холмс?
Холмс не подумал, как и я. Потому что в тех обстоятельствах, когда Рейли нам исповедовался, а также учитывая предшествующие и последующие события, у нас не было оснований сомневаться в его правдивости. Но теперь этот вопрос задал сын, пытающийся спасти честь любимого отца, и его слова прорвались сквозь умозаключения Холмса и поставили под удар один из самых священных афоризмов прославленного детектива: «Отбросьте все невозможное; то, что останется, – и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался»
[20]
.
В таких обстоятельствах преграды казались непреодолимыми. Холмс загнал себя в лабиринт с безупречными пропорциями, но при этом не было никакого намека на то, в каком направлении идти.
Ярдли снова позвал Питерса, а мы с Холмсом, забыв про голод, покинули каюту капитана.
Мой друг выглядел разозленным. Слишком много всего произошло и слишком мало имелось доказательств, которые удовлетворили бы сыщика. Только сказки и предположения, поскольку признание Рейли теперь тоже стояло под вопросом. Холмс заявил, что хочет в одиночестве погулять по палубе, и я оставил его.
Хватило всего одного простого вопроса, чтобы перевернуть крепкую конструкцию, где мы тщательно выложили кусочки собранного пазла. Теперь кусочки валялись в полном беспорядке на грязном полу. И даже я не знал, как Холмс собирается решать эту головоломку.
Из-за состоявшегося напряженного разговора у меня не было возможности спросить у Ярдли о нашем пункте назначения. Я развернулся и медленно, с огромной неохотой пошел назад к капитанской каюте.
Когда я до нее дошел, то услышал голос Ярдли, отчетливо доносившийся из-за закрытой двери:
– …скажете.
– Но я не могу, сэр. Я обещал вашему отцу.
– Черт вас побери, Питерс, или вы мне отвечаете, или я отдам вас под трибунал, как только мы доберемся до базы. А пока посидите-ка в душном карцере. Вы ведь знаете, что на военном корабле он есть. Отвечайте мне немедленно или будьте прокляты!
– Не думал я, что доживу до того дня, когда вы будете так со мной разговаривать, капитан. Но я все понимаю и расскажу вам то, что знаю. В молодости ваш отец и сэр Рэндольф Ньюсом были настоящими сумасбродами. Что они вытворяли… Сэр Рэндольф изнасиловал девушку, которая жила на принадлежавшей вашей семье земле. Она должна была родить ребенка и пришла ко мне. Заявила, что это мой ребенок, а я знал, что он не мог быть моим. Я ее и задушил за измену. Это избавило от проблем сэра Рэндольфа, а то он боялся последствий, а потом ваш отец заставил его вытащить меня из тюрьмы. Ему потребовалось три года, но я все равно вышел. На самом деле все сделал ваш отец. Он силой принудил этого чертова сэра Рэндольфа поступить со мной правильно. Ваш отец взял меня с собой в море. Я могу вам сказать, что с того дня сэр Рэндольф больше не друг вашего отца. Ньюсом всегда был ничтожеством, им и остался. Он любит женщин и деньги и на что только ни пойдет, чтобы получить и то, и другое. Я не понимаю, чего вы хотите от меня, но больше мне сказать нечего. Ваш отец желал, чтобы я здесь присматривал за вами, вот и все. Только, сдается мне, что-то его очень сильно тревожило, когда он вернулся из той поездки в Россию в прошлом месяце.
