«Язык» лимбической доли: первичные и универсальные эмоции
Меня постоянно удивляло замешательство, которое вызывали у Энн мои простые вопросы о ее чувствах в той или иной ситуации. Такая «отрезанность» распространялась и на ее отношения. У нее было мало друзей, связь с семьей она не поддерживала. В любом возрасте дистанцированность от семьи – проявление самозащиты, но меня беспокоила отстраненность, с которой Энн говорила о дочках.
С одной стороны, жизнь казалась ей пустой, с другой, она регулярно повторяла, что очень занята. Значит, в каком-то смысле ее жизнь была наполнена. Однако Энн не хватало энергии и вовлеченности, придающих даже обыденным вещам насыщенность, глубину и смысл.
Чтобы открыть у Энн каналы вертикальной интеграции, вернуть сигналы ее тела, ствола и лимбических долей в поле осознанности ее коры, мне в первую очередь нужно было наладить эмоциональную коммуникацию между нами. Что именно стоит за этим понятием?
Если концентрироваться только на всем известных эмоциях вроде злости, страха, грусти, отвращения, воодушевления, счастья или стыда, легко упустить из виду разнообразие «палитры» сознания: то, что я называю первичными эмоциями. Первичная эмоция – едва уловимый прилив и отлив энергии и информации, ощущаемый нами из-за регулярного изменения внутреннего состояния на протяжении дня. Иногда на этом фоне происходит привлекающее внимание событие, активирующее наше возбуждение, и интенсивность последнего создает внутри нас эмоцию, например злость или страх. И хотя такие универсальные, или категоричные, эмоции узнаваемы в любой известной культуре, они проявляются не так уж и часто. Сколько раз в течение дня вы испытываете четкое и однозначное чувство злости или страха? Скорее всего, не много. Во внутреннем мире царят очень тонкие и бесконечно меняющиеся состояния – первичные эмоции, окрашивающие субъективное восприятие жизни.
Анализ первичных и универсальных эмоций позволяет понять, как мы устанавливаем связь с другими людьми и с собой. Маленьким детям требуется сонастроенность с родителями, чтобы чувствовать себя безопасно в окружающем мире и знать, что о них помнят. Будучи родителями, мы настраиваемся не только на вспышки универсальных эмоций детей, но и на первичные эмоциональные состояния энергичности, внимательности, сосредоточенности, сонливости или подавленности. Родители, которые ждут проявления категоричных эмоций, упускают большинство возможностей для сонастроенности. Настроенность на первичные эмоции детей помогает им почувствовать глубокую связь с другими; резонируя с окружающими, они ощущают себя частью масштабного «мы».
Умение отслеживать свое внутреннее состояние и замечать первичные эмоции – непростой навык, приобретаемый нами в детском возрасте и развивающийся в течение всей жизни. Ощущение внутреннего потока энергии и информации – основа мыслительного восприятия. Когда мы только учимся обращать внимание на данный поток посредством внимания, которое наши родители обращают на нас, мы начинаем познавать собственное сознание. Однако Энн не представился случай научиться ощущать свой внутренний мир в спокойной и безопасной обстановке после того, как она потеряла маму и переехала от бабушки с дедушкой. Ей, как и многим из нас, пришлось специально искать способ, чтобы не видеть внутренний мир.
Ощущение осмысленности
Ощущение смысла формируется оценочными механизмами лимбических участков – непрерывным и весьма оперативным процессом сортировки происходящего в «релевантное – нерелевантное», «хорошее – плохое», «приближайся или избегай». Это вместе с сигналами из медиальной префронтальной коры помогает придать смысл событиям. Осмысленность сопровождается определенным ощущением, и в случае Энн вертикальная интеграция позволила бы ей стать восприимчивой к особому чувству важности, исходящему от ее внутреннего мира.
Кора и особенно ее фронтальные участки создают абстрактные репрезентации без какого-либо опосредования получаемых сигналов в подкорковых областях. Мы способны вспомнить слово «цветок», но не слышать его аромата, нарисовать цветок на холсте, но так и не оценить его фактуру и оттенки. Даже визуально-пространственные образы правого полушария оказываются стерильными в отсутствие доступа к подкорковым сигналам. Ведь есть же виртуозные музыканты, чья игра, однако, не трогает публику, ученые-литературоведы, равнодушные к поэзии, о которой пишут, и врачи, ставящие правильные диагнозы, но не устанавливающие эмоциональную связь с пациентами. Интеграция требует открытости, и тогда многочисленные уровни внутреннего мира проникают в поле осознанности без строгих ограничений.
Сами слова представляют собой абстрактные репрезентации, подобно островам, поднимающимся из моря ассоциативных значений. Возьмем, к примеру, слово «дочь». Если сказать «дочь» девушке, которая только что узнала, что беременна, оно вызовет у нее целый ряд ассоциаций и реакций. Это будут самые разные предположения: «с дочками весело», «дочери всегда ссорятся с матерями» или «мужчины предпочитают сыновей». Принесет ли ребенок все те радости, которые она испытывала в отношениях с собственной матерью, или, наоборот, всю горечь разочарования и замешательства?
При слове «дочь» может активироваться и заново переживаться вся жизнь самой девушки, со смесью старых и новых эмоций. Была ли она близка с мамой? Удалось ли ей найти свое «я», или мать доминировала над ней? Поставив себя на место своей матери, она задумается, каково ей было растить девочку. Как она реагировала на подростковый возраст дочери, на ее взросление, на превращение в женщину, на начало половой активности, на ее самостоятельную жизнь: благосклонно, враждебно или смущенно? И теперь, когда она сама готовится стать мамой, как ее собственная мать отнесется к новости о беременности?
Значение слова «дочь» включает все это и даже больше, в том числе и эмоциональные ассоциации.
Теперь задумайтесь о том, что слово «мама» значило для Энн. Как она могла сохранять открытость к возникающим ассоциациям, убеждениям, концепциям, проблемам развития и эмоциям? Такие элементы смысла, как поток чувств, захлестывали ее сознание, проникали в отношения, разрушали мозг. Был ли у Энн какой-то выбор? В ее ли силах было сказать: «Да без проблем, дайте мне как следует осознать боль от смерти мамы и невыносимое унижение, которому меня подвергала жена отца». Конечно, нет. Поэтому Энн нашла свой механизм выживания: она отрезала себя от смысла жизни. Хотя маневр и оказался эффективным в детстве, он воздвиг настоящую стену, отделяющую Энн не только от собственного внутреннего мира, но и от дочерей.
Защитная стена
Когда возникают сильные первичные чувства или конкретные категоричные эмоции, обычная реакция на них определяется опытом. Если вы росли в семье, где злость выражалась в приступах ярости, то у вас, скорее всего, появляется сильная тревога каждый раз, когда вы сталкиваетесь со злостью. В ответ на тревогу вы, вероятно, привыкли чувствовать беспомощность и замешательство, ведущие к ступору. Если вы привыкли бояться ярости, то заплачете и убежите; или же у вас появляется агрессивная реакция борьбы, и тогда на злость вы ответите собственной злостью. «Бей – беги – замри» – это эмоциональные реакции на ваши собственные эмоциональные реакции.
