Мы пытались переконструировать страхи Сэнди. Некоторые сигналы тревоги ощущаются в стволе и затем улавливаются и усиливаются миндалевидным телом, генерирующим страх. Далее в кору передается сигнал: «Что-то не так, есть какая-то опасность! Сделай что-нибудь!» К делу подключается кора и сужает внимание до конкретного предмета: им могут быть углы столов, акулы или любой другой объект, оправдывающий внутреннее состояние страха или способный рационально объяснить, почему мы вообще испытываем страх. Затем кора придумывает внутренние (навязчивые мысли) или внешние действия (компульсивные ритуалы), чтобы не допустить (воображаемого) вреда. Интегративный майндсайт признает, что внутренний контролер просто оберегает нас, чтобы дать нам хоть какое-то чувство определенности в неподвластном нам окружающем мире.
Для такой работы совершенно необходимо положительное отношение и готовность к сотрудничеству, в противном случае вся стратегия разваливается. Майндсайт учит нас любознательности и открытости всему возникающему в сознании, и потому он настолько эффективный. Умея вести внутренний диалог и договариваться с собой, теперь Сэнди отслеживала изменения в своем внутреннем мире и влияла на собственные мысли и действия. Даже если у нее возникала острая потребность в компульсии, она сама решала, поддаваться ей или нет.
В течение четырех месяцев симптомы у Сэнди заметно ослабли, а спустя полгода от начала терапии полностью исчезли. Она прекратила ходить на терапию, но периодически являлась на консультации, которые очень нравились нам обоим. Прошло три года, и Сэнди достигла довольно глубокого понимания природы сознания и того, как человеку живется в мире. Она больше не боялась подходить к краю бассейна, а могла сразу в него нырнуть. Правда, она рассказала, что иногда у нее появлялась мысль о том, что произойдет что-то плохое, особенно в моменты стресса. Но, почувствовав потребность барабанить пальцами, Сэнди успокаивала себя: «Спасибо, что беспокоишься обо мне, друг, но я сама справлюсь» – и без особого труда продолжала заниматься своими делами. Ей удалось превратить контролера из деспотичного тюремщика в дружелюбного внутреннего стража, оберегающего ее. Я надеюсь, что он останется с ней на всю жизнь.
Принятие неопределенности
Я сделал все, чтобы Сэнди поняла: нет ничего плохого в нашей внутренней потребности следить за опасностью, подавать сигналы тревоги себе или другим и предпринимать любые действия, чтобы уберечь себя. Мой собственный внутренний контролер после смерти Принца Младшего нашел повод стать активнее, ведь работа врача – один сплошной урок, во время которого нужно постоянно проверять и перепроверять. Однако опыт подсказывает, что мы не всесильны, а жизнь непредсказуема и, несмотря на наши старания, произойти может всякое. Для темпоральной интеграции нужно, чтобы мы отказались от иллюзии определенности и избавили сознание от иррационального желания быть всезнающим и всесильным, продолжая при этом предпринимать любые доступные меры предосторожности.
Прекрасная молитва, использующаяся на встречах анонимных алкоголиков, напоминает об описанной стратегии: «Пусть у меня будет душевный покой, чтобы принимать то, чего я не могу изменить; мужество, чтобы изменять то, что могу; и мудрость, чтобы всегда отличать одно от другого». Душевный покой, смелость и мудрость лежат в основе темпоральной интеграции.
У меня есть близкая подруга Анджела, которая мне как сестра, и недавно у нее обнаружили редкое и угрожающее жизни заболевание. Ее отвезли в больницу общего профиля, куда лечащий врач Анджелы смог без проблем ее направить, и там к лечению подключилась целая группа специалистов. Когда мы говорили по телефону, я предложил найти специалиста именно по ее проблеме. Она сказала: «Найди, если тебе станет легче». Конечно, я руководствовался вовсе не своими чувствами, а хотел, чтобы ее «как следует» лечили. И мне на самом деле удалось найти такого медика. Я позвонил Анджеле и сообщил, что ее можно перевести в другую клинику. Она отказалась, объяснив, что ей комфортно с ее нынешней командой врачей, и поскольку она к тому же борется с алкогольной зависимостью, ей важно ощущать связь со знакомыми людьми, пользующимися ее доверием. Она поблагодарила меня за консультацию, и мы распрощались.
Я не знал, что делать: Анджела говорила разумные вещи, но я знал, что болезнь способна затуманить ее мысли. Но что если даже в другой больнице неизбежная операция не даст результата? Как я буду себя чувствовать? Насколько я должен вмешиваться в ее лечение, даже если хочу спасти ей жизнь? Я позвонил ее партнерше, чтобы обсудить преимущества перевода, и она согласилась, что решать Анджеле. Потом я перезвонил Анджеле и сказал, что понимаю ее решение. Она казалась очень сильной и спокойной, демонстрируя смелость и мудрость, проявляемые ею, когда она посещала встречи анонимных алкоголиков.
К счастью, операция прошла успешно, и у Анджелы все хорошо. Однако сейчас я понимаю, насколько угроза смерти близкого человека усилила мое стремление к контролю. Мы все хотим верить, что здоровье и юность вечно будут при нас, и стараемся отрицать скоротечность собственной жизни. Иногда не соглашаться на первое предложенное медицинское решение и искать альтернативное мнение вполне разумно. Но бывает и так, что попытки контролировать ситуацию продиктованы лишь желанием избежать неопределенности, царящей в реальности. Спокойствие, смелость и мудрость – эти черты осознанности проявляются тогда, когда мы принимаем потребность сознания в определенности и постоянстве и затем переключаем внимание на осмысливание своего места в устройстве мира.
Поддержание наших связей
Я хочу завершить эту главу историей Томми, моего двенадцатилетнего пациента, помешанного на смерти. Он приходил ко мне на консультацию тремя годами раньше, после смерти его дяди, с которым близко общался. В девятилетнем возрасте Томми пытался справиться с первой потерей в жизни, и это изменило его взгляд на мир. Принятие собственной боли, страха потерять дядю и горя после его смерти помогли ему справиться с кризисом. Благодаря полугодовой терапии и родителям он снова почувствовал себя защищенным в семье и стал играть с друзьями. В последующие три года, по словам его мамы, он был счастливым и беззаботным ребенком. Но теперь Томми был убежден, что умрет от стихийного бедствия еще до того, как ему исполнится шестнадцать. Он рассказал мне, что даже когда не думал о катастрофах, он постоянно рассуждал о том, каково это – дожить до старости и умереть.
«Почему мы вообще понимаем, что умрем?» – спросил он, сверля меня глазами. Я ощутил его тревогу, и внезапно Томми заговорил о дяде. Пережив утрату в раннем возрасте, дети впоследствии часто вспоминают это горе на разных этапах взросления. Томми становился подростком, и изменения префронтальной коры позволили ему анализировать смерть дяди в более масштабном и абстрактном контексте, а также связать ее с его собственной смертностью. Я объяснил Томми, что его мозг развивается и префронтальная кора приобретает новый навык, несущий в себе и определенное бремя – чувствовать течение времени и реальность смерти. Учитывая данные изменения в мозге и новые страдания Томми, я подумал, что пришло время обучить его навыкам осознанного внимания.
