Тут у Джейн сразу поднимается настроение. Принстон! Что ж, Джейн покинула колледж Финча, а затем долгое время работала моделью. Затем она вышла замуж за Ленни, но по-прежнему продолжала работать моделью. Однако настоящий прорыв… вообще все это дело… оно началось летом в Лондоне, летом 1963 года.
— Бейли — это просто фантастика, — говорит Джейн. — Тем летом Бейли создал четырех девушек. Он создал Джин Шримптон, меня, Анджелу Говард и Сьюзен Мюррей. В Америке таких фотографов вообще нет. Эйвдон или, скажем, Пенн ему и в подметки не годятся, ведь Бейли создал четырех девушек за одно лето. Он сделал несколько моих фотографий для английского издания «Вог», и больше ничего не потребовалось.
Но как можно действительно объяснить все про «Стоунз», про Бейли, про Шримп и про Мика?! Ведь все дело не в том, что они делают — эта идея очень стара. Самая суть в том, кем они являются. Вот это уже настоящая революция, и эти парни из Ист-Энда, кокни, если угодно, они ее совершают.
— Я хочу сказать, что сегодня Дрексел Дьюк сидит рядом с Вайнштейном — и почему бы им рядом не сидеть? Ведь по большому счету они оба сделали деньги одним и тем же способом, понимаете? Король мебели сидит рядом с королем кетчупа, и почему кто-то из них должен выпендриваться? Я хочу сказать, именно так все и было на открытии театра «Метрополитен-опера». Один мой приятель собирался написать об этом статью.
Тут Джейн вздыхает.
— Я хочу сказать, сами себе мы не лжем. Наши матери учили нас быть чистыми, так чтобы однажды влюбиться, выйти замуж и всю жизнь любить одного мужчину. О’кей. Однако мы знаем, что так не бывает, и самим себе на этот счет мы не лжем. Быть может, ты вообще никогда не найдешь своего любимого. Или, может статься, ты найдешь кого-то, кто будет любить тебя четыре минуты, в лучшем случае — десять минут. Но я хочу сказать — зачем себя обманывать? Мы прекрасно знаем, что не собираемся всю жизнь любить одного и того же мужчину. Может статься, это все из-за атомной бомбы — ведь мы знаем, что завтра все может закончиться, так зачем пытаться сегодня себя дурачить? Шримп вчера вечером как раз об этом говорила. Она сейчас здесь и сегодня вечером тоже будет на вечеринке…
Две собачки, миниатюрный пудель и йоркширский терьер, вовсю тявкают среди зеленоватой патины. Инес выискивает какие-то продукты помимо диетических. Два Рубенса висят на стенах. Пара автомобильных гудков доносится до квартиры сквозь пепельный свет Парк-авеню. Сильный ветер лондонского Ист-Энда сейчас задувает — пфффффффффф…
…Пфффффффффф! Малышка Джейн задувает все свечи. Сегодня ее двадцать четвертый день рождения. Она и все остальные, Шримп, Никки, Джерри (все, кроме Бейли, который не то в Египте, не то где-то еще) — все они собрались в жилище Джерри Шацберга — в его роскошной квартире в доме номер 333 по Южной Парк-авеню, как раз над его студией. В окнах — свет звезд. Повар вносит торт, и Джейн задувает свечи. Двадцать четыре года! Джерри и Никки закатывают колоссальную вечеринку, танцы в честь «Стоунз», и народ уже начинает собираться внизу, в студии. Но это также и день рождения Джейн. На ней сегодня полукомбинезон черного бархата, пошитый дизайнером Луисом Эстевесом. Брюки у этого полукомбинезона массивные, очень сильно расклешенные. Когда Джейн сдвигает ноги… кажется, будто на ней вечернее платье. Однако она также может их раздвинуть, принимая одну из самых что ни на есть джейновских поз. Здесь что-то вроде Верхней Комнаты. А внизу все собираются на вечеринку — все эти люди, которых можно увидеть на вечеринках, все, кто посещает вечеринки в Нью-Йорке, но здесь, наверху, все вроде живой картины — вроде живой картины… Нас. Шрипм, волшебно надувая губки, сидит здесь в своих текстурированных белых чулках, а у Барбары Стил, которая так потрясающе сыграла в фильме «Восемь с половиной», тонкие черные губы и ресницы из кованого железа. Никки Хэслем щеголяет своей байроновской рубашкой, жилеткой из тигровой шкуры, синими джинсами и сапожками. Кудряшки Джерри аккуратно зачесаны назад. Ленни, муж Джейн, надел британский костюм и темно-синюю рубашку, которую он купил на 42-й улице специально для этой вечеринки, потому что сегодняшняя вечеринка посвящена «Роллинг Стоунз». Сами «Стоунз» еще не прибыли, зато здесь, наверху, находятся «Голди энд Джинджербредз», четыре девушки в обтягивающих нарядах из золотистой ламе, которые будут играть рок-н-ролл на этой вечеринке. Никки обнаружил их в «Вэгон Вил». Золотистая ткань ламе, можете вы себе это представить? Голди, их лидер, — совсем еще юная девушка с хриплым голосом, очаровательно полненькая, самую малость. Подобный чудесный тип полноты так характерен для Ист-Энда, вот только Голди родом из Нью-Йорка. Ах, эта трогательность небольшой полноты, уверенной в себе, ничем не обескураженной. А музыка «Стоунз» сейчас доносится из «хай-фай».
Наконец прибывают и сами «Стоунз» — в синих джинсах, спортивных свитерах с длинными рукавами, все как обычно. Народ начинает вставать, а Мик Джаггер входит с раскрытым ртом и опущенными глазами, слегка утомленный успехом, и все спускаются вниз, в студию, куда цепочкой тянутся люди, целые их сотни. «Голди энд Джинджербредз» стоят на сцене в одном конце студии со всем электрическим — электрогитарами, барабанами, динамиками и парой прожекторов, чей свет буквально взрывается на золотистой ламе. «О, малышка, куда ушла наша любовь?» Музыка внезапно заполняет весь зал подобно гигантской яйцерезке. Салли Киркленд-младшая, молодая актриса, вертится на танцполе студии в ситцевом платье леопардовой расцветки, и ее обширная грива летает по воздуху. Салли отплясывает фраг вместе с Джерри Шацбергом. А затем там в черном платье появляется Кэтрин Милинейр, другая Девушка Года, после чего к ней присоединяется и сама Малышка Джейн со своей невероятной гривой, в полукомбинезоне от Луиса Эстевеса, выделывая фраг. И вот там уже оказываются все. И внезапно происходящее становится очень странным. Все вдруг принимаются прыгать вверх-вниз в сумерках, а музыка орет свое «О, малышка». Весь пол в студии тоже начинает ходить вверх-вниз, точно батут. Некоторые пугаются и пытаются отойти в сторону, но большинство продолжает подпрыгивать в сумерках, а затем — хлоп-хлоп! — бокалы начинают падать на пол, однако все упорно продолжают скакать вверх-вниз. Стекло хрустит под ногами, а бурое виски расплескивается по полу. Столько голов подпрыгивает, столько тел трясется, столько похожих на гусиные потроха губ тоже трясется, столько маслянистой плоти вихляется и так, и сяк, столько лиц, которые столь многим отчаянно хочется увидеть, — и вот они, пожалуйста, красные, как сушеные перцы, прыгают вверх-вниз. Происходит всего лишь несколько ссор немного борьбы в сумерках, пока в пять часов утра — чпок-чпок — Голди не выдергивает наконец все электрические шнуры из розеток и помещение внезапно не становится всего лишь мутно-охряной студией с битым, раздавленным стеклом, рассыпанным под ногами по всему полу, откуда поднимается сладковато-кайфовый аромат бурого виски.
Понедельничные газеты отметят это действо как «Бал Стиляг и Рокеров», как «Вечеринку Года», но это будет в понедельник, до которого еще так далеко. А сейчас вся компания решает отправиться в «Брассери», что на 53-й улице между Парк-авеню и Лексингтоном. Да, «Брассери» — это то самое место, все верно. Там суперский вход, приподнятый над столиками почти как подиум для показа мод. Сейчас в «Брассери»… так-так, сколько же их там?.. Тридцать пять человек. Все они поднимают взгляды, и первый оранжево-розовый луч рассвета проникает в переднее окно. А затем в «Брассери» входят… четыре девушки подросткового возраста в обтягивающих нарядах из золотистой ламе, малый в жилетке из тигровой шкуры, джентльмен в английском костюме, под которым вроде бы надета темно-синяя рубашка с 42-й улицы, и малый в спортивном свитере, чьи волнистые волосы так и стекают вниз… А затем там появляется девушка с поистине невероятной гривой, рыжевато-бурой короной, одетая в полукомбинезон черного бархата. Никогда не знаешь, кто в такой час может заглянуть в «Брассери» — но есть ли здесь хоть кто-то настолько тупой, чтобы во все это не врубиться? Девушка Года? Не может быть! Вот это да! Послушайте, этого они никогда не забудут.
