— Вы же знаете, что это полный бред, — усмехнулась Редлих.
— Этот бред — есть основа нашего договора, — пояснил я. — Вы подписываете то, что я скажу, а я выполняю то, что вам обещал. Одна ваша подпись, — и завтра Крыжевич будет здесь, на свидании с вами, совершенно свободный и с предписанием явиться на ближайший эшелон для отправки в Германию, где он будет трудиться на пользу рейха. В противном случае он окажется в том самом подвале, который недавно я вам показывал. Надеюсь, вы поняли: когда человек попал в тот подвал, никого по большому счету не волнуют его показания. О вашей личной судьбе я ничего не говорю: вам и так понятно, что вас ожидает виселица. Разница лишь в том, что вы либо попадете на виселицу такой, как вы сейчас есть, либо ваши истерзанные останки без каких — либо признаков одежды и того, что вы когда — то были красивой молодой девушкой, выбросят в ров рядом с сотней таких же неудачников. Извините за откровенность. Итак?
— После того как я увижу Василя, я подпишу все, — заявила Редлих.
— Как скажете, — пожал плечами я. — Для меня лично жизнь вашего Василя не стоит пфеннига: я с радостью ее подарю вам. Значит, договорились?
— А какие гарантии? — спросила Редлих.
— Не могу ничего предложить, кроме слова офицера СС, — вздохнул я. — Понимаю, что для вас это мало, но ничего иного предложить не могу. Извините! Так что?
— У меня нет выбора, — мрачно отозвалась Редлих. — Но я вас предупреждаю: если Василь погибнет, я вас достану с того света.
— Если это ваше последнее условие, то я согласен, — улыбнулся я и протянул ей для подписи заранее подготовленный протокол о «чистосердечном признании». Редлих прочла его, вскинула глаза и воскликнула:
— Полная чушь! Зачем вам это?
— Не надо запускать разговор по кругу, — заметил я. — Условия вам известны, и ваша задача: принять их либо не принять. Ваша подпись означает принятие. Итак?
Редлих после минутного колебания взяла ручку и поставила подпись.
— Хорошо, — удовлетворенно отметил я, пряча протоколы в папку. — А вам я рекомендую хорошо поспать и не забыть умыться и причесаться, чтобы хорошо выглядеть на завтрашнем свидании с возлюбленным. Рад, что мы достигли практически полного взаимопонимания!
— Идите к черту! — искренне пожелала Редлих. Она чувствовала себя загнанной в угол. А что чувствовал я?
Я спас мою Марту! Теперь ей не страшны никакие интриги Вахмана и прочих недоброжелателей.
— Невероятно! — воскликнул Штраух, прочитав протоколы. — Так, значит, эта Редлих воспользовалась чужими документами, чтобы попасть на работу в аппарат минского СД?
— Разумеется, — подтвердил я. — Ее начальники из НКВД знали, что у фольксдойче гораздо больше шансов попасть в СД, чем у простой белорусской девушки.
— Поразительно! Но как вы это узнали, Герлиак? Вряд ли она это вам так просто рассказала?
— И здесь вы не ошиблись, Штраух, — улыбнулся я. — Я узнал об этом, когда в отряде русских диверсантов, где я находился под видом офицера Красной армии, нашел настоящую Марту Редлих. Там я познакомился с медсестрой отряда, которую на самом деле диверсанты держали на положении заложницы. Девушка мечтала вырваться на свободу, но смертельно боялась мести партизан. Видя в ней невольного союзника, я открылся девушке, кто я на самом деле, а она рассказала свою печальную… нет, я бы даже сказал, трагическую историю. Не сдерживайте зевоту, Штраух, я уже перехожу к делу.
— Я весь внимание! — заверил Штраух.
— Итак, Марта проживала в имении родственников ее матери недалеко от прусского Остероде. В 1939 году, когда поляки устроили резню немцев в «данцигском коридоре», Бромберге и прилегающих районах, семья и имение Редли- хов были уничтожены. Марту спас ее знакомый польский солдат, вместе с которым в итоге она оказалась в Волковыске, который вскоре оккупировали большевики. Польского солдата сразу арестовал НКВД, и больше его никто не видел. Возможно, что очередь дошла бы в конце концов и до Марты Редлих, но полутора лет оккупации Советам не хватило, чтобы арестовать всех «подозрительных». Хотя я думаю, что уже тогда НКВД обратил внимание на немецкую девушку из Польши, беззащитную сироту. Ей предложили работу посудомойкой в лагере отдыха для детей сотрудников НКВД, и фактически умиравшая от голода бездомная девушка с радостью согласилась на это. Но когда наши войска заняли Белоруссию, то оказалось, что лагерь отдыха превратился в базу для диверсантов НКВД. У Марты отобрали ее метрику и выдали документы на имя некоей Марты Мазуркевич. Она ухаживала за больными, выполняла черную работу. При этом ей категорически запретили покидать территорию лагеря под каким бы то ни было предлогом. Так лагерь отдыха стал для Марты Редлих лагерем заключения. Понятно, что наше появление в лагере стало для девушки чудесным шансом на спасение. И нам удалось ее спасти! Теперь вы понимаете, что задержание лже-Редлих позволяет поставить точку во всей этой истории и восстановить справедливость в отношении столь много настрадавшейся немецкой девушки?
— Да, я очень рад за настоящую Марту Редлих! — воскликнул Штраух. — Надеюсь, она даст письменные показания?
— Да, разумеется, — выразил уверенность я. — Ведь ей нужно восстанавливать все свои права и документы.
— Если она приедет дать показания, то документы удастся восстановить быстро, — заверил Штраух. — У нее не осталось родственников, но в качестве свидетеля выступите вы. А вот если лже-Редлих даст признательные показания, что она присвоила документы настоящей Марты Редлих, то появится основание для немедленного ходатайства о восстановлении документов.
— Я полагаю, что она их даст, — заметил я. — Разумеется, при наличии определенных гарантий в отношении сохранения жизни ее любовника. Кстати, вы уже проверили адрес, который дала лже-Редлих?
— Мы установили за квартирой наблюдение, — ответил Штраух. — Ведь фактически по делу лже-Редлих никто не был арестован, кроме часовщика и базарной торговки, но на них не удалось собрать никакого материала. Торговка явно не при делах, а часовщика не хочется брать в крутой оборот: все — таки официально признанный фольксдойче. Придется их отпускать.
— И Крыжевича, — напомнил я.
* * *
Через час мы со Штраухом предстали перед оберфюре- ром Шарфе.
— Я провожу официальный допрос СС-штандартенфюрера Герлиака Генриха для выяснения подробностей инцидента, произошедшего 25 августа 1945 года в районе города Слоним, — сообщил Шарфе.
Сидевший рядом с ним секретарь в форме СС-шарфю- рера вел протокол.
— В виду отсутствия СС-гауптштурмфюрера Гилле в связи исполнением им служебных обязанностей допрос проводится в присутствии его непосредственного начальника СС- оберштурмбаннфюрера Штрауха Эдуарда. У вас нет каких- либо возражений по процедуре, господин Герлиак?
— Нет, оберфюрер.
— Тогда приступим. 25 августа 1942 года находившееся под вашим командованием подразделение в соответствии с приказом вашего непосредственного начальника полицайфюрера «Руссланд — Митте» СС-обергруппенфюрера фон Баха было прикомандировано к зондеркоманде СС-гауптштурмфюрера Гилле. В чем заключались ваши функции, штандартенфюрер?
