— Самогон принес? — спросил Первушин. Запыхавшийся от бега Петька отрицательно помотал головой, и Первушин мгновенно рассвирепел.
— Я тебя, сволочь, за чем посылал?! Чтоб ты мне самогонки и сала раздобыл! Где?!
— Такое дело тут, Иван Фомич! Пикет людей задержал! — выпалил, наконец, переведя дух, Петька. Вся ярость мгновенно ушла из Первушина, как воздух из дырявого мяча.
— Что за люди? Сколько?
— Тринадцать человек, среди них один из отряда дяди Вовы, разведчик, я его помню. Остальные не наши, по виду — окруженцы вроде нас.
— Не нравится мне это! — поделился мыслями Первушин. — Такое тут было место хорошее: и глухое, и до деревень недалеко, да и до города за день добраться можно; немцы сюда не заходят, с начала оккупации всего два раза и заезжали, — и вдруг зачастили! Того гляди, и сам дядя Вова сюда заявится. Похоже, пора нам дислокацию менять. Так что там о людях? Может, нам их сразу в расход вывести, от проблем подальше? Один залп, и конкретный факт налицо! Нету проблемы!
— Нельзя! Я же говорю: среди них разведчик дяди Вовы, его еще все «Земелей» кличут, — напомнил Петька. — А ну как узнает дядя Вова, что мы его разведчика в расход вывели? Всем нам смерть неминуемая! Нельзя!
— Ну, нельзя, так нельзя, — сокрушенно вздохнул Первушин. — Их сюда ведут?
— А куда ж еще?
Действительно, на поляну перед домом в сопровождении двух бойцов из отряда Первушина вышли тринадцать человек. Во главе шел высокий человек лет сорока в характерной для партизан смеси гражданской и военной одежды: поношенные диагоналевые галифе, порыжевшие яловые сапоги и потертая кожаная куртка поверх выцветшей гимнастерки. Признав в Первушине командира, человек подошел к нему и, приложив ладонь к козырьку видавшей виды офицерской фуражки, произнес:
— Майор Красной армии Петерсон. Вместе с бойцами Красной Армии в количестве одиннадцати человек бежали из плена, пробиваемся к своим.
В его голосе чувствовался сильный акцент, и Первушин то ли в силу этого, то ли из — за чего — то другого, вдруг испытал прилив неприязни к Петерсону.
— Документов у вас, надо полагать, нет? — сухо осведомился он.
— Вы весьма проницательны, — улыбнувшись краешками губ, отозвался Петерсон, и Первушин возненавидел его еще больше. Жаль, что среди незваных пришельцев затесался разведчик отряда дяди Вовы! А то сейчас отвели бы их к ближайшему оврагу и… нет больше повода для беспокойства.
— На днях сюда придет командир отряда, тогда и решит, что с вами делать, — сказал Первушин. — Придется вам его подождать.
— Хорошо, — согласился Петерсон. — Только оружие верните.
— До конца проверки не положено вам при оружии быть.
— А если немцы нагрянут?
— Вот тогда и вернем.
— А не поздно будет? — сдержанно осведомился майор.
— Там разберемся, — сумрачно отозвался Первушин и крикнул:
— Петька! Покажи ребятам, где они ночевать будут и кормиться.
5 сентября 1942 года, Вайсрутения, Волковыск
Федорцов и Кола без приключений добрались до Волковыска. Федорцов прожил на квартире Колы два дня в ожидании, когда ему сделают документы немецкого обер-лейтенанта, находящегося в тылу по служебной надобности. Хранившаяся у Колы немецкая форма пришлась Федорцову впору, и сейчас он стоял у церкви на Широкой улице, курил и ждал, когда Кола подаст ему условный знак о том, что Хромой в мастерской, и он там один.
Вот Кола вышел из мастерской, находившейся на первом этаже старинного двухэтажного особняка, раскрыл газету, с минуту изучал ее содержание, затем снова свернул и пошел к церкви. Федорцов двинулся ему навстречу. Они разминулись, не говоря ни слова. Кола занял место у ограды церкви, а Федорцов вошел в мастерскую.
Хромой был в мастерской один: корпел над каким — то пыльным механизмом. Увидев немецкого офицера, он заулыбался и осведомился:
— Что желает пан офицер? Вас волен зи?
— Я говорю по — русски, — ответил Федорцов. — У вас есть старинные часы с боем голландской работы?
— Увы, не располагаем, — сокрушенно развел руками Хромой.
Федорцов подошел вплотную и сказал, пристально глядя в глаза Хромому:
— Вы меня не поняли. Еще раз: у вас есть старинные часы с боем голландской работы?
Тут до Хромого дошел скрытый смысл фразы. Он смертельно побледнел, словно увидел привидение, и пробормотал:
— А… какой век? Девятнадцатый?
— Нет, восемнадцатый. И, желательно, в отличном состоянии.
— Я уж и ждать перестал, — почему — то шепотом отозвался Хромой.
— Я это знаю, — спокойно произнес Федорцов. — Закройте магазин, и пройдем внутрь. Нам есть, о чем поговорить.
Хромой с обреченным видом запер входную дверь на ключ, перевернул табличку надписью «закрыто» наружу и провел Федорцова во внутреннее помещение.
— А вы вроде как не рады? — осведомился Федорцов.
— Что? — вздрогнул Хромой. — Ах, да… То есть нет! Почему же… я рад, что вспомнили наконец.
— Мы и не забывали. Я не спрашиваю, как радиостанция. Знаю, что работает. Только для кого?
— Христом Богом прошу, не убивайте! — упал на колени Хромой. — Я все объясню! Я не мог иначе!
— Давай объясняй! — приказал Федорцов. — И с колен встань. И прекрати Бога поминать — ты же коммунист! Давай рассказывай: на кого сейчас работаешь и как дошел до этого.
— Я ведь сделал все, как мне велели! Осел на хуторе, бумагу подписал, что обязуюсь снабжать немецкие власти продовольствием, четырех работников взял!
— То есть в эксплуататоры заделался? — усмехнулся Федорцов.
— Ну, зачем вы так?! — искренне огорчился Хромой. — Я же для дела! Как и было приказано — внедрялся.
— Ладно, ладно, — одернул его Федорцов. — Дальше рассказывай.
— В общем, втерся в доверие… Зима настала, а связи все нет! Хорошо, что у меня радио, — я услышал, что немцев под Москвой разбили, и духом воспрял! Вот… только весна уж пришла, а связи все нет и нет. Мне же без связного проявляться нельзя! Я от этого на нервах, верите ли: всю жизнь не пил, а тут к бимберу прикладываться начал!
— Я тебе опохмелиться не поднесу, — обронил Федорцов. — К делу переходи!
— Аяужи перешел. Заявляется ко мне в марте толстый усатый немчура и говорит: так мол и так, пан Матусевич, но владеете вы этим хутором незаконно, и убедительная просьба в скорейшем времени его освободить. Я, понятно, возмутился: дескать, ждали освобождения от большевиков, чтобы каждый собственник мог свободно своим имуществом распоряжаться, а тут меня моего имущества лишить хотят! Да я этот хутор аж два года назад у прежнего владельца пана Скирды выкупил! Уверенно так говорю и бумагу показываю гербовую с подписями и печатями, что мне тогда в НКВД выдали. А этот немчура гнусненько так улыбается и говорит с ухмылочкой: дескать, пан Матусевич, все ваши слова не есть правда, поскольку в феврале 1940 года владельца хутора «Березы» отставного майора польского войска Тадеуша Скирду арестовал НКВД и этапировал в Москву как врага трудового народа. А хутор был конфискован советской властью и использовался в качестве базы Осоавиахима. А вы при ней состояли директором. И о том есть бумага из гебитс-комиссариата, подписанная тремя свидетелями.
