— Разве так уж плохо — быть собой?
На этот раз я усмехнулся, глядя на нее:
— Ну, если не считать наказания за самозванство.
Она грустно улыбнулась, а я снова стал серьезным.
— А ты? Если бы ты была при дворе, когда меня представляли, бы ты мне поклонилась?
Помолчав, она медленно покачала головой:
— Я надеюсь, что Коннер выберет тебя, и думаю, что если выберет, ты сумеешь всех убедить. Ты станешь прекрасным королем, но я знаю слишком много. И я не поклонилась бы притворщику.
Я отвернулся, и она вышла из комнаты. Я слишком хорошо понимал ее чувства. Никто не должен кланяться самозванцу.
30
Довольно скоро обнаружилось, что благодаря назначенному мне Моттом наказанию есть я буду даже лучше, чем за все время, проведенное в Фартенвуде.
Тобиас принес мне большую часть своего завтрака, Эррол оставил немного еды в нашей комнате, когда приходил прибраться, и изобразил смятение, когда я ее съел, — якобы она предназначалась не для меня.
Мы должны были оставаться у себя и заниматься, пока не уедет принцесса Амаринда. Когда нам принесли обед, Тобиас отдал мне всю свою порцию, а Роден — половину.
— Ты мне ничего не должен, — сказал я Родену.
— Сейчас нет, но если Коннер выберет тебя, я надеюсь, ты пообещаешь мне — так же, как пообещал Тобиасу, — спасти мою жизнь.
— А ты дашь мне такое же обещание? — спросил я его.
Роден пожал плечами:
— Я не смогу заставить Коннера делать то, что надо мне, даже если стану королем.
Я похлопал Родена по плечу.
— В таком случае, чтобы спасти свою жизнь, мне придется продолжать надеяться, что принцем стану я.
Тобиас с грохотом опустил ноги с кровати на пол и постучал в дверь, вызывая слугу. Когда тот явился, Тобиас сказал, что ему надо в туалет, — это единственная причина, по которой нам разрешалось выходить из комнаты. Даже учителя должны были прийти к нам сами.
— Думаешь, Тобиас зол настолько, что еще раз попытается убить тебя? — спросил Роден, когда Тобиас вышел.
— Он не пытался убить меня этой ночью. Он просто хотел убедить меня, что может это сделать.
— Я тоже так подумал. Хотя в конечном итоге это сработало в твою пользу. Ох! — Глаза Родена расширились. — Ты что, все это спланировал?
— Тобиас был в отчаянии. С тех пор как он взял на кухне нож, я знал, что что-нибудь случится.
— Почему ты сразу не сказал, что он украл нож?
— Это ему простили бы. Но Коннер не простил бы то, что он сделал прошлой ночью, и Тобиас это знает, так что ему пришлось согласиться на мои условия.
Роден медленно покачал головой.
— Ты позволил ему ранить тебя.
Я расплылся в улыбке.
— Ну, я позволил ему начать. Я решил, что это его напугает и остановит. Я хотел бы, чтобы было так, потому что было действительно больно.
Роден рассмеялся и недоверчиво покачал головой.
— Ты самый сумасшедший из всех, кого я когда-либо встречал. Тобиас, может, и более образован, чем ты, но он точно не так умен.
Я усмехнулся, но Роден снова помрачнел и добавил:
— Теперь конкурируем только мы с тобой, Сейдж. И я должен попытаться победить, ты это знаешь.
— Это жестокое состязание, — согласился я. — Из нас двоих ты сейчас фаворит Коннера.
Роден кивнул:
— Можешь говорить что хочешь. Я не стану пытаться тебя убить.
— А ты мог бы, — сказал я. — Я видел, как ты занимаешься фехтованием с Креганом.
— Креган надеется, что Коннер выберет меня, и хочет, чтобы я был готов к этому моменту. Что здесь не так?
— Ничего. Просто я рад слышать, что ты занимаешься из-за Коннера, а не из-за меня. А то у меня на спине уже не осталось места для новых ран.
— Ничего в этом нет смешного. Ты, должно быть, любишь боль, раз постоянно провоцируешь людей наносить тебе раны.
— Я не люблю боль, — сказал я серьезно, — так что если решишь убить меня, сделай это быстро.
Роден невесело рассмеялся, и мы доедали наш обед молча. Когда через несколько минут вернулся Тобиас, мастер Гробс уже пришел и начал чрезвычайно скучное занятие о великих произведениях литературы и искусства Картии. Тобиас все занятие лежал на кровати, так что мастер Гробс заметил, что не ожидал встретить еще более нерадивого ученика, чем я. Мне было немного жаль Тобиаса, который вынужден был казаться хуже, чем на самом деле. Но таков был уговор.
Во второй половине дня Эррол и двое других слуг пришли, чтобы подготовить нас к ужину с принцессой Амариндой, где мы должны были изображать слуг.
— Почему так рано? — спросил Роден.
— Вы всю эту неделю были всего лишь переодетыми нищими, — жестко объяснил его слуга. — С вами необходимо еще как следует поработать, чтобы вы были достойны нареченной принцессы.
— Вы видели ее? — спросил я.
Если бы он и видел, все равно бы не признался. Но собирая мою одежду, Эррол шепнул:
— Я ее видел. Она красива, как настоящая принцесса. Вы должны быть счастливы, что сможете прислуживать ей сегодня.
Я уже слишком устал от забот о том, как выглядит принцесса. Я сказал Эрролу, что готов сегодня поменяться с ним местами, а он ответил, что не против, если только я за него разделаюсь со стиркой. На этом наш торг закончился.
Наша подготовка заключалась в том, что нам немного подравняли волосы, чтобы их можно было аккуратно завязать сзади, подстригли и почистили ногти и рассказали о том, как важно всегда стоять прямо рядом с тем, кому прислуживаешь.
Как ни старался Эррол, моя челка никак не хотела убираться с лица. Наконец он отчаялся и велел мне отбрасывать ее назад перед тем как подойти к принцессе. При этом оба мы прекрасно знали, что я этого делать не буду.
Когда все было готово, нас поставили перед зеркалом. Рукава рубашек нам подогнали по ширине так, чтобы они не могли прикоснуться к еде, пока мы ее подаем. Простые коричневые камзолы застегивались спереди, а низкие ботинки были поношенными.
Я фыркнул:
— Все внимание лишь костюму. Мы ничего не знаем о том, как быть слугами, но зато одеты как надо.
— Мне следует привыкать, — пробормотал Тобиас рядом со мной. — Теперь.
— А мне нравится. — Роден вертелся перед зеркалом, пытаясь разглядеть себя сзади. — Легче двигаться, чем в том, во что Коннер наряжал нас всю неделю.
Мотт вошел в комнату и осмотрел каждого. Его лысина блестела ярче, чем обычно, а одет был Мотт почти так же роскошно, как Коннер. Этим вечером он выглядел безупречно, будто выполнял роль более чем слуги, но все же не настолько, чтобы сидеть за столом. Он напутствовал нас крайне суровым тоном:
