– Простите, барон, – сказал я виновато. – Задумался. Сперва о деле, а потом, как водится, мысль ушла в сторону…
– На бабс?
– До них не успел, – признался я, – но уже был близок. Спасибо, что напомнили…
Я оторвал гусиную лапу и бросил под стол, удивляясь, как эта зверюка все пожирает моментально. Барон снова умолк и кушал медленно и аккуратно, соскребывая ножом с кости мясо и отправляя в рот маленькими порциями. Мысль снова вернулась к тому, что я все-таки простой человек, хотя и позиционирую себя постоянно как нечто замечательное и уникальное. Но вот другие могут всю жизнь или почти всю идти честно и правдиво, не говорю уже о подвижниках, а я шагу не могу ступить, чтобы не вступить… да, не вступить в это самое. Сейчас же вообще должен следить за каждым словом, каждым жестом. Черная злоба Терроса ворочается внутри и поднимает голову всякий раз, когда встречаю сопротивление, когда перечат и даже когда со мной просто не соглашаются.
Барон Альбрехт отодвинул пустую тарелку и взялся за кубок с вином. Глаза полуприкрыл, чтобы я не видел его чересчур внимательный взгляд.
– Сэр Ричард, – обронил он легким голосом, чересчур легким, – а вы после схватки с Терросом изменились, изменились…
Дрожь пробежала по моему телу, а губы сковал холод. Барон сделал аккуратнейший глоток, церемонно промокнул губы и посмотрел на меня со странной улыбкой.
– Да? – поинтересовался я как можно небрежнее и улыбнулся светски. – Что стало иначе, любопытно?
Он продолжал пристально смотреть серыми глазищами. Я ощутил нечто тянущее, словно пытается заглянуть мне в душу, а там нечто с усилием закрывает окна и двери, да еще и подпирает колом.
– Чаще улыбаетесь, – объяснил он, – говорите приятные учтивые слова. Как соратникам, так и просто… собеседникам. Раньше были куда более непосредственным рыцарем. И брякали то, что думали. По крайней мере, создавалось такое впечатление.
– А сейчас?
– Продумываете тщательнее, – объяснил он, – каждый шаг, каждый жест, каждое слово.
– Жуть какая, – пробормотал я.
– Однако так и есть, – сказал он настойчиво.
Я развел руками.
– Что делать, высокие титулы обязывают.
– Просто у вас изменения идут быстро, – сказал он, – скачком. У других растягивается на годы, а то и на всю жизнь.
Я видел в его глазах вопрос. Наивный, щас прям расскажу, что именно теперь контролирую в себе, чтоб даже не гавкнуло, не рыкнуло и вообще не поднимало голову.
– Мы шагаем скоро, – сказал я светски и снова улыбнулся. – Потому и…
– Да, видимо, – согласился он. – Просто дивные изменения. Редко приходилось видеть, чтобы кто-то умел контролировать себя… постоянно.
Я улыбнулся снова, скоро у меня это движение по растягиванию рта будет получаться автоматически.
– Благородное происхождение обязывает, как мы с вами уже говорили. А высокие титулы обязывают втройне!
Глава 9
Бобик нарезал круги вокруг меня, распугивая народ сперва во дворе, потом на площади. Собор на той стороне вымощенного булыжником пустого пространства скрыт лесами, только золотой купол жарко горит и рассыпает грозные искры.
На подводах прибывают материалы, грузчики споро складывают в ровные ряды кирпич, доски, изразцовую плитку и ящики с цветной мозаикой для витражей. Руководят монахи, один подошел с поклоном, спросил, не может ли чем помочь великому майордому, еще не знают, что я то ли понижен в должности, то ли, наоборот, повышен, всяк волен толковать по-своему.
Бобик радостно гавкнул, монах машинально перекрестил это черное чудовище, я задал дежурный вопрос:
– Как работы? Справляетесь?
Он ответил с поклоном:
– Спасибо за помощь. Работников хватает, отец Дитрих платит всем вовремя. Здесь работают только за плату, увы.
– Как насчет священников?
– Все еще недостаточно, – признался он. – Хотя через Тоннель продолжают прибывать святые отцы.
– Быстро они, – удивился я.
Он взглянул на меня кротко и перекрестился.
– Господь вас надоумил, ваша светлость, еще до вторжения в эти нечестивые земли призвать священников и монахов идти с войском или за войском. Часть задержалась, завершая дела в Армландии, но и они прибыли сюда раньше, чем закончилась война.
Я пробормотал:
– Да, я молодец… временами. Но иногда такой дурак…
Он пробормотал, не глядя на меня:
– А еще здесь из подполья вышли священники, коим запрещали отправлять службы.
– Много таких?
Он перекрестился.
– Никто не отрекся от Господа. Сейчас усердствуют больше нас, пришлых. Везде очищаются от грязи старые монастыри и строят новые, ваша светлость!
– Прекрасно, – сказал я. – Особенно вот этот ремонт… Главный собор страны должен… да, должен!
Я велел ему жестом идти со мной, он семенил короткими шажками и рассказывал, что отец Варфоломей усердствует, заставляя монахов трудиться на полях с утра до ночи, в то время как отец Дитрих сосредоточился на обучении их грамоте. Самых сметливых и быстро обучающихся приспособил разбирать под его строгим оком все те ворохи книг, которые по приказу майордома свозят в монастырскую библиотеку, ибо монастырь без библиотеки что замок без винных подвалов.
Правда, отец Варфоломей сам понял, что переборщил по молодости, и труд монахов на поле сейчас готов ограничить четырьмя часами в сутки. Остальное время – молитвы и учеба, учеба и молитвы.
Я слушал и мотал на ус, что в любом деле есть правые и левые, экстремисты и консерваторы, якобинцы и жирондисты. Отец Дитрих, похоже, занимает среднюю позицию, но вряд ли потому, что золотая середина. Церковь не стоит на месте, но научилась выбирать проходимый путь, идет медленно, однако идет, в то время как энтузиасты с места рвут в карьер и пропадают вдали, а потом, идя той же дорогой, но медленнее, видишь их в канаве с поломанными ногами и сломанными шеями.
– Где сейчас отец Дитрих?
Он указал на собор, сплошь закрытый строительными лесами. Остроконечный купол сияет золотом, туда уже подняли прямой, как меч, исполинский шпиль, только стен пока не рассмотреть из-за облепившего их дерева.
Мы ступили на вымощенную мраморными плитами площадь перед церковью, я вошел в ее исполинскую тень, мелькнула мысль, что огромный труд вложен не только в сам собор, но даже в эти ровные и тщательно отшлифованные глыбы дорогого камня. Зато строилось веками, но… и на века. Больше не требуется каждый год подновлять сгнившие венцы, перекрывать соломенную крышу, менять источенные жуками и личинками бревна в стене.
…И все это, не говоря уже о постоянных пожарах, что дочиста сметали с лица земли села и города из дерева. В каменных церквях, соборах и замках можно было, закончив со строительством, уже думать о новых планах, а не возиться постоянно с ремонтом.
