Он смотрел растерянно, я ощутил укол совести, слабенький, правда, совесть у меня еще та, сговорчивая, но все-таки иногда о себе напоминает.
– Но простит ли вас Господь? – проговорил он неуверенно. – Да, я молод… но я знаю, что от имени Господа совершались и злодеяния, и предательства. Не обманывает ли вас, сэр Ричард, враг рода человеческого? Не он ли подсказывает вам эти слова и поступки?
Глаза его стали строгими, я не узнавал того беспечного и веселого гуляку, каким увидел впервые в своей крепости, где он, очарованный красотой Лоралеи, приударил за ней мгновенно и бездумно.
– Мы все боремся с ним, – сказал я поникшим голосом, – но кто из нас может быть уверенным до конца… что борется верно? Разве что святые подвижники? Мне бы страстно хотелось, чтобы во мне жил только Бог и говорил только он… всегда.
– Хотелось бы? – спросил он. – Всегда?
– Уже хотелось бы, – ответил я почти без запинки. – Я успел нажраться того, что восхваляет оппонент Творца. Поверьте, граф, несмотря на молодость, я успел нахлебаться сомнительного счастья жить без Творца в душе. И теперь вот стараюсь… Что скажете, граф?
Он долго молчал, я видел, как в нем борются две силы, одно время побеждала с большим преимуществом та сила, что искреннее и проще, но он с усилием скрутил ей руки, подмял и ответил задыхающимся от борьбы голосом:
– Я отправлюсь в Тараскон.
Глава 14
Дверь то и дело вовсе не с дворцовым стуком распахивалась, из коридора в мои покои входили, провожаемые любопытными взглядами стражей, военачальники, знатные рыцари, лорды.
Я улыбался и широким жестом отправлял за стол, а когда кто спрашивал встревоженно, что случилось, почему созвали, объяснял с беспечной улыбкой, что отправляюсь в Брабант готовить базу для войска, так что им бы сказать своему майордому добрые слова на дорожку.
Сэр Растер спросил неодобрительно:
– Снова без свиты?
– Пусть отдыхает, – ответил я. – Я ранняя клювательная пташка.
– При таком майордоме, – сказал он внушительно, – все должны бы чирикать! Этими самыми, пташками. С крылышками которые.
– Пусть отдохнут, – ответил я и добавил таинственно. – Впереди великие дела. Еще заморятся.
Его глаза гордо блеснули, приосанился и посмотрел орлом на всякие соплеменные.
– Ого!.. Слышу звон мечей.
– Ага, – согласился я. – Так что отправлюсь спозаранку. Когда все еще спят и вообще дрыхнут.
– Пусть им будет стыдно, – сказал он понимающе.
Остальные сопели сочувствующе, понимая по-своему, вон какой работящий и заботливый майордом, я улыбался и с полускорбной миной разводил руками. Не объяснять же, что для меня пораньше – это среди ночи прыгнуть с высокой башни в темное небо, когда дремлет даже ночная стража.
Сэр Растер по-хозяйски велел слугам накрыть стол, да не картой, дурни, слово «накрыть» имеет только одно значение, а граф Ришар заинтересованно спросил:
– Я что-то ухватил насчет маркиза… Или я ослышался?
– Нет-нет, – сказал я и посмотрел на смутившегося Альвара. – Маркиз – это то же самое, что и маркграф, только постарше. Но не в титульном смысле, а в хронологическом. Но маркграф мне нравится больше, такой титул меня молодит. Но вообще-то я и маркиз, вы услышали верно. Вот такое существо двухголовое.
Ришар кивнул, хотя, как мне показалось, абсолютно ничего не понял, зато сэр Растер прислушался и громогласно изумился:
– Это как… постарше, помоложе? Вы в двух лицах?
– Хорошо бы, – сказал я, – я бы не отказался побывать даже в трех… Нет, лучше в десяти лицах. Один бы по бабам, а остальные девять занимались бы государством.
– А с сэром Растером? – спросил Макс.
– По гарпиям? – уточнил я.
Он быстро взглянул на Растера и сказал торопливо и смущенно:
– Я имел в виду красивый пир…
– Ну, ладно, – сказал я великодушно, – еще одного послал бы на пир. Для государственных дел хватит и восьми.
Сэр Ришар спросил с непониманием:
– А как же без благородной охоты, когда скачешь в азарте за оленем или встречаешь лицом к лицу разъяренного вепря?
Я махнул рукой.
– Хорошо-хорошо! Одного еще и на охоту. Для державных дел семи достаточно.
– Хороший правитель должен обладать чувством прекрасного, – сказал строго Риккардо, – потому нужно почаще слушать музыкантов, певцов, смотреть работы художников…
– Согласен, – сказал я. – Еще одного бросим развивать чувство прекрасного. Государством пусть занимаются шестеро.
– А заботы о своей душе? – спросил Будакер озадаченно. – Как-то вы странно все… Услышал бы вас отец Дитрих!
Я кивнул.
– Совершенно правы, сэр Будакер. Одного в церковь, пусть общается на высокие темы. Пять человек для государственной службы – совсем неплохо.
– Вы должны и сами повышать свое воинское умение, – озабоченно сказал Макс. – Личное! Если долго не вынимать меч из ножен, руки слабеют, а глазомер подводит.
– Вы правы, – согласился я. – Пользу физических упражнений отрицать глупо.
– Не забывайте про экономические проблемы, – робко произнес Куно. – Королевству необходима правильная финансовая система…
Я вскричал:
– Погодите, погодите!.. Еще немного, и держава останется без руководства!
Барон Альбрехт заметил:
– Это и есть самое лучшее правление. Когда народ его не чувствует.
В зал тихонько забегали слуги и шустро загромождали столы блюдами, а главное – кувшинами с вином. Растер шумно руководил приготовлениями, словно принял на себя обязанности церемониймейстера.
Куно тихохонько выскользнул из зала, все такой же, серый, незаметный. Как мне показалось, покинул пиршество с шумными гостями с великим облегчением.
Я вышел следом, у меня дела, Куно испуганно оглянулся.
– Не трусь, – сказал я успокаивающе, – я не по твою голову.
Он слабо улыбнулся.
– А по чью?
– Пока не знаю, – пробормотал я. – Хотя ты прав, надо бы… Правитель должен время от времени проявлять лютый нрав. Или впадать в приступы необузданного гнева. Чтоб боялись. Страх хоть и самое примитивное, но все-таки лучше всего работающее средство… А ты чего убежал? Для придворного контакты с окружением, как я понимаю, немаловажны.
Он развел руками.
– Ох, мне трудно привыкнуть к их обращению.
Я вскинул брови.
– Плохо обращаются?
– Как раз хорошо, – пояснил он слабо, – но это и… как это сказать, нет дистанции! А дистанция важна. Здесь же все как бы равны… А такое только в диких племенах, уж простите за откровенность. Чем выше общество, тем ступенек между людьми больше. Не хотелось бы, чтобы вы… я имею в виду не лично вас, ваша светлость, а вы все смотрелись менее развитыми…
