– Когда я начинаю про прелести вашей фигуры, вы говорите о политике и власти, когда я о королевстве, вы показываете мне ножку из-под платья… Это отвлекает!
– Может быть, – ответила она и посмотрела мне в глаза прямо, – это и есть нужный баланс?
Я подумал, сказал вынужденно:
– Наверное, вы правы. То и другое в полной мере – чревато. Боком! Вы по своей мудрости умело определили черту, которую переступать не стоит. Даже не черту, а коридор, за края которого… гм… ни в одну сторону. В общем, пойду-ка отыщу леди Дженнифер. Уверен, вы ладите.
Она проводила меня долгим и, думаю, ненавидящим взором, но это уже неважно. Сам чувствую себя подлым скотом, когда вот так выкручиваю руки красивой женщине, принуждая к чему-то, но с такими иначе нельзя, признают только силу и угрозы. Если сошлись бы на каких-то договорах, нашла бы способ нарушить и обвинить в этом меня. Кроме того, принуждаю просто не лезть в мои дела, а вовсе не к оказанию каких-то особых услуг.
Хотя, гм, мысли лезут в голову всякие. Я не знаю, как настоящие паладины и подвижники ухитряются не грешить даже в мыслях, это вообще не укладывается в голову и даже вдоль спинного хребта, я вон чего только не…
Глава 17
Во дворе я сразу стал центром опасливого внимания, но никто не бросился с просьбами, прошениями, петициями. Высокие звания защищают: Геллеспонт был неприступнее Дарданелл, а майордом отпугивает народ одним титулом, в то время как к графу обращаться с просьбами самое то.
В окне караулки мелькнуло лицо Мартина. Дверь с грохотом распахнулась, он появился бодрый и собранный, словно сейчас на коня и в жаркий бой.
– Ваша светлость, – произнес он с готовностью, – какие указания?
Я отмахнулся.
– Расслабься, никаких.
Он повернулся на месте, как осадная башня, глаза раздраженно блеснули.
– Народ шепчется. Не могут привыкнуть, что такой могучий лорд и без свиты! Я уже устал повторять, что орлы парят в одиночку, бараны пасутся стадами. Все равно тревожатся… Да и собачки нет, а с нею было хоть и страшно, но спокойнее.
Я сказал неуверенно:
– Привыкнут… может быть. Эх, хотя бы леди Дженнифер вернулась поскорее. К Уэстефорду зайти, что ли?.. Понимаешь, Мартин, хреново мне что-то. Раньше было все просто и ясно, а сейчас как ночью в лесу. Мне и сейчас надо действовать так, как раньше: быстро, напористо, уверенно, продвигаться семимильными шагами, а я топчусь на месте, вынужденно отвлекаясь на незапланированные мелочи.
Он покрутил головой.
– Вы очень молоды, сэр Ричард. Очень!
Я огрызнулся:
– Откуда это видно?
– Вся жизнь состоит из мелочей, – сообщил он. – Мы все строим великие планы, но увязаем и увязаем. Вам еще повезло… Вы ломились вперед, как бык через камыши, не обращая внимания на быт. Но так долго не бывает даже у великих. Дьявол ловит нас именно на мелочах.
Я стиснул челюсти так, что заломило в висках.
– Меня не поймает!
Он промолчал, только вздохнул и сочувствующе опустил взор. Я ощутил, что ляпнул глупость. Если быть таким, как я себе рисую правильность, вообще перестану быть человеком, что вообще-то хорошо, человек – это такое говно… но что тогда от меня останется?
От ворот радостно и торжественно пропели трубы. Мартин посветлел, словно на него с небес упал широкий луч солнечного света.
– Леди Дженнифер, – произнес он с чувством. – Как все-таки хорошо, когда она в стенах крепости!
– Она трубит? – спросил я.
– Нет, юный лорд Родриго. Слышите, звук еще слабенький?
На просторы широченного двора со стороны южных ворот въехала группа всадников. Во главе гордо покачивался в седле, уперев руку в бок, высокий красивый рыцарь со знаменем в руках, рядом с ним леди Дженнифер в охотничьем костюме, а с другой стороны на небольшой смирной лошадке Родриго, одетый по-взрослому и с небольшим мечом на поясе.
Дженнифер даже наклонилась вперед, не веря глазам. Потом счастливо вскрикнула. Я едва успел подбежать, как она, минуя все церемонии, прямо с седла упала мне в объятия, прижалась, потом принялась жадно целовать щеки, нос, лоб, снова щеки, опять прижалась с такой силой, словно стремилась зарыться в меня и спрятаться от огромного жестокого и негостеприимного мира…
Наконец я медленно и тоже с неохотой позволил ее ногам коснуться земли, но и тогда она цеплялась за меня и смотрела снизу вверх сияющими от счастья глазами.
– Рич… – прошептала она, – Рич… я могла только мечтать, что ты появишься…
– Я здесь, – сказал я неуклюже. – Дженнифер, я здесь.
– Господи, я так страшусь, что это сон! И ты вдруг исчезнешь.
Рыцарь посматривал на меня с неудовольствием, но когда я обратил на него царственный взор майордома, он соскочил на землю, подошел быстро и преклонил колено.
– Сэр, мое имя – Кернандель, я виконт Вилона, буду счастлив выполнять ваши повеления.
– Хорошо, – произнес я благосклонно. – Весьма, весьма. Даже очень весьма. Пока – вольно. Отдыхайте, я что-нить придумаю. Леди Дженнифер…
Прервав меня, набежал Родриго и прижался сбоку, обхватив ногу.
– Сэр Ричард! – прокричал он ликующе. – О вас столько рассказывают!.. Это правда, что вы прогнали варваров? И освободили королевство?
– Правда, – ответил я. – А королевство да, освободил… вроде бы. И сейчас продолжаю освобождать.
– Грабите? – уточнил он деловито.
Я с укоризной покачал головой.
– Сэр Родриго, как можно! Освобождаю от лишнего. Человек должен о душе думать, а не только о наслаждениях.
– А освобождаете от лишнего, – спросил он, – не думая?
Я отмахнулся.
– Многое привычное совершается чисто автоматически. Человек не должен думать о суете жизни, она и так свое возьмет, нужно о высоком, духовном, великом! А грабеж… он и не грабеж вовсе. У благородных людей это называется репарациями, возмещением ущерба, издержками, утруской и утряской… Вы же будущий рыцарь, милый Родриго! Должны думать и говорить куртуазно. Речь отличает человека от животных, а куртуазная – от простолюдинов.
– Запомню, – пообещал он очень серьезно.
Я обнял его, обернулся к рыцарям, обвешанных утками, а также с оленями и кабанами, брошенными поперек седел.
– Прошу меня простить, но я очень уж соскучился по своим родственникам. Потому забираю их, вы еще успеете наобщаться, а я наверняка скоро уеду…
Дженнифер вздрогнула и прижалась сильнее. На мой взгляд, она сильно похудела, лицо вытянулось, в глазах тоска и смиренное выражение, которое я никак не мог ждать от всегда озорной и задиристой сестренки с ее колючими репликами и вечными придирками.
