Великан в самом деле не пинался, но даже не пробовал нагнуться и ухватить рыцарей, хотя мог бы за секунды оторвать им головы. Плита оказалась великовата, вокруг нее вырыли канавку, я осмотрел, покачал головой.
Тамплиер рассматривал великана, прикусив губу. Брови то сходились над переносицей, то приподнимались, но озабоченное выражение не покидало лицо.
– И что теперь? – спросил я ехидно. – Трудная задача?
Он прорычал:
– Ничего трудного.
Он слез на землю, взял в обе руки гигантский боевой молот. Великан смотрел на приближающегося человека, как на смерть, что сейчас раздробит ему колени. Когда Тамплиер широко размахнулся, у меня тоже мелькнула такая мысль, но молот со страшным грохотом обрушился не на ноги великана, а на камень.
Осколки брызнули, как мелкие птицы, улепетывающие от ястреба. Тамплиер заворчал, взмахнул второй раз. Грохот раздался такой, что кони испуганно ржали и пятились. На камне появились две выемки, в месте удара образовались белые пятна, словно раскрошенная соль…
Великан не двигался, Тамплиер бил и бил неутомимо, кто-то вскрикнул:
– Треснуло!.. Клянусь кровью, треснуло!
Еще два богатырских удара, крохотная щель стала настоящей трещиной. Тамплиер ударил в другое место, умело расколол на части. Одна нога великана почти освобождена, молот с новой силой бил в плиту, пока и там не пересекла ее трещина. Рыцари, забыв про опасность, бросились ломать плиту и выбрасывать обломки на поверхность. Великан со стоном пошевелил ногами, осторожно сел на землю, но и в таком положении оставался выше любого из нас.
Тамплиер поставил молот на землю, отряхнул ладони.
– Ну вот и все, – провозгласил он надменно. – Воля Господа выполнена!
Я не верил своим глазам, когда он умиротворенно вернулся к коню и взобрался в седло. Рыцари тоже разбирали лошадей.
– А что с великаном? – спросил я.
Тамплиер пожал плечами.
– Сэр Ричард, странные у вас вопросы. Может быть, вы все-таки не совсем христианин? Или какой-то не такой? Я всегда поступаю, как добрый сын нашей церкви. И вообще… как будто можно поступить иначе!
– Гм, – сказал я, – вообще-то можно…
Он проворчал недовольно:
– Будь он свободен – я обязан атаковать и сразить его во славу Господа. Но раз он скован, я обязан освободить…
– …во славу Господа, – закончил я.
Он с некоторым сомнением кивнул, потом гордо и красиво вперил взор в пространство.
– Да, именно так. Мы обязаны помогать всем бедным и угнетенным.
Воздух теплый, как парное молоко, тяжелый и плотный. Облаков нет, однако небо мутное, даже само солнце светит через незримое матовое стекло. Далекие деревья лиловеют, словно при закате, а пространство впереди в золотистом мареве, где с такого расстояния не различить дорогу, скалы, плотные сгустки воздуха, что в этим мире пытаются жить своей жизнью.
Солнце все-таки сползает по небосклону, я заметил это по медленно заалевшим шлемам и вспыхнувшим багровым огнем выпуклым наплечным пластинам.
Справа от меня двигается с неотвратимостью ледника сэр Тамплиер, слева Палант и Герцлер, молодые и жизнерадостные, для них любой выезд за ворота замка – веселое приключение. Я пожалел, что Ангелхейм решил принять участие в захвате замка барона Доминика Волтона, с ним ехать было бы веселее. Сэр Палант многословно и с жаром рассказывает о своих победах на фронтах любви, с некоторой даже назойливостью расписывает альковные приключения.
Сэр Герцлер слушает заинтересованно, что-то расспрашивает, подъехал сэр Ульрих и тоже прислушивается, но в глазах мелькает странное выражение.
У сэра Паланта, на мой взгляд, слишком уж глазки горят, когда объясняет заинтересовавшимся рыцарям о всяких тонкостях любви, что успешно практикует с придворными дамами. Как мне кажется, это лишь доказывает, что на самом деле вполне довольствуется кухаркой, а на знатных дам даже посмотреть боится.
Это у меня все наоборот, знатные дамы наперебой стараются залезть ко мне в постель, а мне достаточно кухарки или пробежавшей мимо служанки, чье лицо даже не успеваю рассмотреть. Да и что лицо, у женщины не лицо лицо.
Человек – все равно, что кирпич, обжигаясь, становится твердым. Наверное, я обжигался слишком часто, так что эти дамы идут лесом: в каждой вижу искательницу выгод, а правитель должен руководствоваться только своими интересами. Ну, а также интересами державы, так как держава – это мой огород, а подданные – мои свиньи, куры, овцы…
Нет, овцы – это у Христа, его постоянно изображают пастырем, пасущим овечек, то есть человечество, а я должен быть скромнее. Если у него овцы, то у меня что-то помельче, помельче. Если уж дотошно соблюдать масштабы, то я пасу микробов, наверное.
Задумавшись, я выдвигался дальше и дальше, медленно отрываясь от головного отряда, но сэр Ульрих, у которого сверхбыстрый конь, и, к моему удивлению, Тамплиер на своем чудовище, больше похожем на носорога, не отставали.
Дорога пошла по взгорью, внизу блестят мелкие озера, похожие на спрятанные в траве осколки стекла, воздух здесь наверху свежее и чище, трава гуще и зеленее.
Я еще раньше обратил внимание на средний палец сэра Герцлера: на соседних по массивному перстню, а этот аккуратно перевязан полоской черной кожи. И сейчас, когда он оказался на достаточном расстоянии, я тихонько спросил сэра Ульриха:
– Что у Герцлера с пальцем?
– Ничего, – ответил тот равнодушно, – а что?.. Ах, вы же не знаете!
– Не знаю, – ответил я сварливо. – Скажите!
– Там тоже кольцо, – объяснил он. – Красивее соседних. Но камешек в ночи всегда светит ярче любого костра. Потому и приходится, если свет ни к чему… ха-ха… бывают такие ситуации, вы меня понимаете, так вот в этих случаях он поступает вот так.
Я переспросил:
– А меч?
– Что меч?
– У него и меч светится?
– Еще как!
– С ума сойти, – пробормотал я. – Кто-то и одного источника света не имеет, а тут сразу два. И не делится! Тоже мне христианин… Свет в самом деле яркий?
– Становится светло, – заверил сэр Ульрих, – как днем!.. Шагов так на тридцать-сорок. А потом, не поверите, враз обрывается. Не постепенно, как когда отходишь от костра или свечи, а… как будто закрывается дверь. По эту сторону свет, а по ту – тьма.
Я подумал, кивнул:
– Хорошо. Сэр Ульрих, вы и сэр Тамплиер, не стесняйтесь. Если ваши кони в самом деле поспевают, то давайте сделаем доброе дело для всего отряда. Разведаем, как там и что впереди.
Он сказал торопливо:
– Тогда лучше свернуть…
Я посмотрел вперед, дальше снова равнина, почти везде только трава, небольшое и неглубокое, судя по его виду, озеро, две группки деревьев…
