— Да, можно. Сын повоевал какое-то время, по судам побегал, бумажками перед невесткиным носом помахал и быстро скис, рукой махнул. Пусть, говорит, дочка вырастет, потом разберемся. Женился, в другой город уехал… Держитесь, говорит, мама с папой, ждите новых внуков. Легко сказать, да? У них нынче все просто, у молодых…
— И как вы? Держитесь?
— Да я-то ничего, крепко держусь, я же мужчина. А вот жена моя… Она от всей этой ситуации сгорела как свечка. Очень уж привязана к внучке была, почти с рождения ее растила. Даже с работы уволилась, чтобы в садик не отдавать. Все внучкины болячки наперечет знала, по врачам водила, много с ней занималась… И опомниться не успела, как прикипела всем сердцем. Да разве этот момент уследишь, когда прикипаешь, разве сердцу приказать можешь — не шибко, мол, суетись? Ведь нет. Любишь и любишь безоглядно, и подвоха не ждешь. А потом, когда из сердца кусок вырывают, оно не выдерживает, просто перестает жить. Останавливается. Вот так и у жены моей остановилось. Во сне. Три года уж как похоронил.
— Ой… Извините. Да, горе, конечно…
— Да ничего. Я в горе уже пообвык, смирился как-то. Недавно за внучкой через школьную ограду подглядывал — вытянулась, похудела, на Таню стала похожа… Это мою жену Таней звали. Стою, смотрю на нее и думаю — а может, сын и прав… Повзрослеет, поумнеет, сама разберется, что к чему.
— А я думаю — нет, не прав! Надо все равно бороться! Не сыну, так вам надо было бороться!
— Ну что вы, какая борьба. С дедками-бабками нынче вообще церемониться не принято. Невестке ведь в голову не залезешь, файлы местами не поменяешь, не объяснишь, что внуков обычно больше любят, чем детей… Что это совсем другая песня любви, последняя, самая крепкая жизненная привязанность. Нет, не объяснишь… Да и родным детям порой не объяснишь. Родители для детей — отработанный материал, дети своими ощущениями живут. Все им кажется, что родители их назад тянут. Им надо вперед бежать, а их заставляют оглядываться! А это, знаете ли, раздражает, когда надо бежать и одновременно оглядываться. Плеснул в тебя ребенок раздражением — уже и обида. А он ведь искренне не хотел, само так получилось.
— Ой, а я всегда этого момента боялась… Ну, что на меня сын станет оглядываться. Что будет жалеть меня в моем вдовстве-одиночестве и от этой жалости поневоле и раздражаться. Мне хотелось, чтобы он бежал, бежал…
— Так и нам с Таней того же хотелось, чтобы наш сын бежал и бежал. Знаете, как она рассуждала? У нас, говорит, в отношении семьи сына должно быть три основных постулата. Первый — молиться за их семейное благополучие. Второй — денег иногда подкидывать, причем неожиданно, чтобы не привычкой, а радостным сюрпризом было. И третий — внучку как можно чаще к себе забирать, чтобы у них друг на друга больше времени было… И все, и больше ничего! Никакого предъявления векселей!
— Ну да… Я примерно так же себя вела с первой семьей сына… И молилась, и помогала, и с внуком… А только не помогло, все равно развелись. Да и вам тоже не помогло, получается.
— А может, это неверная позиция, а? Может, надо со стороны смотреть, как они сами плюхаются?
— Нет. Когда сами плюхаются, еще чаще разбегаются. Если говорить штампом из нашего юного времени, разбивают семейную лодку о быт. Нет, я думаю, ваша жена была права — с тремя постулатами… Просто, наверное, невестка вашего сына не любила. Или он ее не любил. Тут уже пресловутый человеческий фактор играет роль, а ему на родительскую любовь да на постулаты плевать хотелось. Правильно вы сказали — отработанный материал. Все так, только с внуками как быть… Никто ведь для бабушек-дедушек в этом смысле страховки не придумал.
— А знаете, многие нынче так и живут — со страховкой в душе. Правда-правда! То есть не спешат привязываться к внукам. Нет, они вкладываются в них, как и положено дедушке с бабушкой, но компонента вклада всегда готова к некой модификации. Мол, ужасно люблю внука, когда у сына или дочери все в семье хорошо, и уже не так люблю, когда родители внука не оправдали надежд на семейное счастье. Да, бывает, и внуки отвечают за несбывшиеся ожидания…
— Ну, не знаю… Я своего внука очень люблю, без всякой страховки и компоненты с модификацией.
— Так и прекрасно, и любите на здоровье! Вам-то, слава богу, позволяют внука любить! А это уже счастье, это ценить надо.
— А я и ценю…
— Вот и замечательно. Рад за вас.
— Спасибо. А вам… А вы… Вы, Валентин, держитесь как-то. Ой, даже не знаю, что сказать…
— Это вы сейчас пожалеть меня хотите, да? Нет, не надо… Вот чего действительно не хочу — выглядеть жалким в ваших глазах.
— Извините, я не хотела вас обидеть…
— Да я вовсе не обиделся!
— Правда?
— Уверяю вас! И не глядите на меня так испуганно, а то я заплачу!
— Извините… Это у меня фобия такая неизжитая — всегда боюсь кого-то обидеть. Оттого и общаться нормально не умею. И друзей у меня мало. Была одна семейная пара в друзьях, да и те разбежались. Так и живу…
— Значит, вы интроверт по природе?
— Да. Интроверт. Только я бы добавила — испуганный интроверт.
— А есть разница между простым интровертом и испуганным интровертом?
— Что вы, конечно есть! Огромная разница! Который испуганный, тот вообще бывает насквозь жизнью обделенный. Дружить толком не умеет, всего боится, за себя постоять тоже не умеет. Потому и жизнь с ним особо не церемонится.
— Хм… Как вы себя, однако… А я тоже по природе интроверт, только, смею надеяться, не испуганный. Я умею получать от жизни огромное удовольствие, хотя она тоже со мной не ласкова, далеко не ласкова. Я даже в одиночестве жить научился, и ничего… Получается, что я смелый интроверт, да?
— Наверное. Я очень рада за вас. Правда.
— Хм… Кстати, хорошая мысль, про смелого и перепуганного интроверта… Самый удачный вариант совмещения судеб…
— В каком смысле? То есть… чьих судеб?
— Да не суть важно, чьих. Главное, что все взаимосвязано получается. Испуганному интроверту нужна защита, и он ее получает. А смелый может рассчитывать, что его всегда поймут…
— То есть одиночество вдвоем? А по-моему, это грустно.
— Да? Вы и впрямь так считаете, Саша?
Валентин остановился, глянул на нее пристально, замолчал, ожидая ответа. А Саша вдруг испугалась. Не его пристального взгляда испугалась, а самой себя. И странного ощущения, только что ею пережитого… Того самого ощущения — мужской к себе заинтересованности. А в ней так плавать хорошо, и не бояться быть слабой, и не чувствовать свой возраст, и можно смешно рассуждать про испуганных и сильных интровертов…
Однако лихо они, с интровертами-то. Эка, куда забрели, уже и в совмещение судеб. Хорошо, что уже в ее двор зашли, до двери подъезда аккурат пять спасительных шагов осталось, а то хоть сквозь землю от неловкости проваливайся. И хорошо, что на улице почти стемнело.
