Гренвилль в Ложе уже почти четыре года. С самого начала он принялся изучать особый тип страстного взгляда под названием Morso Doloroso, чья магнетическая сила безотказно привлекала к нему цыпочек и заводила их. Гренвиллю достаточно на них посмотреть, дыша особым образом, и у них уже мокро между ног. Но все это школярские штучки. (Ну, давай же, давай!) Недавно Магистр посвятил Гренвилля в Ars Congressus cum Daemone,
[5]
как это описано в некоем трактате De Nuptiis.
[6]
Все это в высшей степени таинственная материя, но, похоже, по сути это совокупление с привидением или демоном. Я сказал, что это не очень-то весело, потому что у демонов наверняка есть рога, из ноздрей растут волосы, все тело покрыто фурункулами и тому подобное. Но Гренвилль мне все растолковал. Все демоны от природы прекрасны, и тела их сияют, как у Люцифера. Они принимают эти мерзкие обличья, только если хотят избежать власти чародея, но если секс им по вкусу, то им вовсе незачем покидать его постель.
По правде говоря, странно, что я все это знаю, потому что Гренвилль производит впечатление человека таинственного. Однако при этом он то и дело роняет смутные намеки насчет того, чем он занимается, так что за последние несколько месяцев я довольно много узнал о нем и о том, каково это спать с демонами. Думаю, ему кажется, что если он ни с кем не поделится своим секретом, то секрета как бы и вовсе нет. Так что, составляя вместе обрывки криптицизмов (Верное ли это слово? Если такого нет, то пусть будет) Гренвилля, я узнал кое-что о вещах, о которых пока мне знать не полагалось. Например, об использовании спермы, сохраняемой в опечатанных сосудах под землей, и о том, как во время общения с демоном рот мужчины может превращаться в вагину… но нет, есть вещи, о которых лучше не упоминать на страницах моего дневника.
Пока мы дожидались ужина, Гренвилль снова обронил несколько криптицизмов о Джулиане и о том, как он стал таким, какой он сейчас. Звучит дико. Я спросил, как человек может стать таким богатым, и ожидал обычного ответа — что-нибудь об унаследованном богатстве или хороших связях с биржевыми маклерами. Но история, которую мне удалось составить из мимолетных и уклончивых обмолвок Гренвилля, оказалась еще более странной. Джулиан богат только на словах, потому что, несмотря на его повадки потомственного лорда, на самом деле он скорее что-то вроде управляющего имуществом и капиталами Ложи — до тех пор, пока Ложа не найдет им лучшего применения. Этот дом и земля находятся в его временном пользовании. Но и это еще не все. Похоже, что в каком-то смысле жизнь тоже дана Джулиану во временное пользование. Хотя Гренвилль выражался очень неясно, по ходу вечера я смог понять, как такое может быть.
Фелтон зачем-то пошел в дом. Джулиан подошел к нам, а его дворецкий по-прежнему следовал за ним по пятам с серебряным подносом, на котором стояли новые порции коктейля.
— Мистер Данн — очень хороший дворецкий, а в наши дни так трудно найти хорошую прислугу, и я так боюсь его потерять, что всякий раз, когда я обращаюсь к нему, я чувствую, будто иду по проволоке…
Разговор перешел на то, как трудно найти прислугу. Я приналег на джин и от всего отключился. Пока я глядел на олений парк и луга, в голове у меня звучало «А Whiter Shade of Pale», потому что величественные барочные гармонии этой песни и ее нелепый текст, казалось, как нельзя лучше подходят к этому месту. Потом я стал думать о том, как натравить Гренвилля на Элис. Вот забавно было бы! Просто помереть со смеху! (Неудержимый встречается с Невозмутимой.) Элис, мрачно медитирующая о Смысле Жизни, и Гренвилль, ритмично дышащий и устремивший взгляд на ее пупок… Гренвилль, усердно объясняющий Элис, в чем суть сексуального наслаждения… И так далее. Чудесная фантазия, но как воплотить ее в жизнь? Мне пришлось бы стать очень коварным, как сводник из какой-нибудь построенной на хитроумной интриге трагедии времен короля Якова.
Между тем, пока я предавался своим фантазиям, Гренвилль и Джулиан затеяли нечто вроде спора об американизации культуры сервиса и рабочего класса в целом. Я сказал «нечто вроде спора», потому что Гренвилль, все время вежливо улыбаясь, старался всячески избежать спора. Какую бы точку зрения ни высказывал Джулиан, Гренвилль с ней соглашался, но Джулиану этого было мало…
— Оставьте ваши улыбки, Гренвилль! Я люблю эту страну. Действительно люблю. Есть английский образ жизни и английские традиции, и больно видеть, как все это разрушается на корню и заменяется чем-то столь вульгарным и пошлым, как целлулоидная культура Соединенных Штатов. Это мне как кость поперек горла. Старинная почтительность и вошедшая в обыкновение учтивость уходят — этого никто не станет отрицать — и это печально. И это отнюдь не абстрактные разговоры. Я говорю об Англии, о самой ее сути. Я говорю об Англии, созданной людьми, у которых хватило терпения и общественного сознания, чтобы сажать дубовые аллеи, даже понимая, что они не увидят эти деревья взрослыми. Я говорю об Англии с ее церковными кладбищами, деревенскими кузницами, духовыми оркестрами, сбором хмеля, охотой на лис, майскими плясками на зеленых лугах и старыми богами, притаившимися за холмами. Пока еще можно ощутить вкус и запах Англии, которую я люблю, почувствовать ее на ощупь, но только изредка, потому что она быстро тает, и я задаюсь вопросом, хватит ли всего этого до конца моих дней?
Закончив свою тираду, Джулиан сокрушенно вздохнул. «Ради бога, — подумал я, — Китча Старого Света точно хватит до конца твоих дней, да и моих тоже, разве что мне повезет. Чертова старая Англия не кончится никогда».
Я знал, что Гренвиллю нравится американская культура, особенно музыка Бич Бойз и Джефферсонз Эйрплейн. Но в данной ситуации Гренвилль лишь пожал плечами, хотя даже этот жест непричастности вызвал у Джулиана раздражение.
— Вот погодите, и сами увидите — этот остров станет не более чем пятьдесят первым штатом Соединенных Штатов Америки. Теперь я думаю, что было бы лучше, если бы мы вместе с немцами дрались против Америки и коммуняг. Говорю вам, что эти битники, которых к нам занесло из Америки, гораздо более серьезная угроза для британского образа жизни, чем коммунизм. По крайней мере, коммунисты — это люди, которые знают, каково это — зарабатывать на хлеб насущный, а эти битники…
Гренвилль мягко прервал его:
— Извините, Джулиан, но сегодня вы не найдете ни в Англии, ни в Америке никаких битников. Наверное, вы имели в виду хиппи?
На мгновение Джулиан смутился. Ему и в голову не приходило, что в молодежной культуре могут существовать тонкие различия. Пока он стоял — обескураженный и безмолвный — прозвучал гонг, приглашающий к столу. Джулиан пошел к дому, а Гренвилль чуть отстал и поравнялся со мной. Он сказал мне, чтобы я не спорил с Джулианом и никоим образом не смел его расстраивать. У Джулиана якобы «хрупкая нервная система».
Что ж, можно сказать и так, пусть будет «хрупкий».
Мы сели за стол. Бросив взгляд на тарелку с супом, Джулиан сказал:
— Я хочу умереть.
