Я решила подождать десять минут. Если за это время автомобиль Ермошки не покажется, значит, надо идти к шалашу. Десять минут истекли. Я вышла из машины, прикрыла дверь и углубилась в лес. Свой телефон я предусмотрительно отключила. Мало ли кто решит мне позвонить в самый неподходящий момент. Что ожидает меня впереди, я не знала, но рисковать понапрасну не хотела.
Метров через пятьдесят я стала различать отдаленные голоса. Кто-то громко переговаривался между собой. «Чувствуют себя похитители свободно. Видно, места здесь глухие», – подумала я, двигаясь на голоса. Вскоре я увидела отблески костра. Подобравшись как можно ближе, я прислушалась. У костра сидели двое. По голосам я поняла, что это Ермошка и Зиничев. Больше никого не было видно.
– Так ты утверждаешь, не объявлялась девка? – спросил Зиничев.
– Да точно тебе говорю, в город она свалила. Полоумная она, что ли, тут оставаться. Да еще после того, как ты ее грохнуть обещал? У нее, поди, не солома в голове, должна была понять, что ты не шутишь, – ответил Ермошка.
«Нелестный отзыв, если учесть, что я все-таки здесь», – усмехнулась я про себя.
– Валить надо, Толян. Девка такой хай поднимет, небесам тошно станет. Скоро здесь от ментов дороги видно не будет, – продолжил Ермошка.
– Без тебя знаю, – огрызнулся Зиничев. – Да ей все равно доказать ничего не удастся. Избавимся от Дрона, и концы в воду. Как она докажет, что это мы его похитили? Я себе алиби состряпал, не подкопаешься. И тебя отмажу, не дрейфь. И вообще, нету тела, нету дела. Пока они Дрона искать будут, сто лет пройдет. А больше нам предъявить нечего.
– Я бы не был так уверен. У нее наверняка в полиции завязки не хилые. Захотят, так любое дело на нас повесят, – возразил Ермошка. – А этот твой, Черкашин, человек надежный? Не сдаст он нас?
– Об этом не беспокойся. У Черкашина у самого рыльце в пушку. Да и бизнес его на моих связях держится. Не станет же он сам себя выгодной кормушки лишать?
– Ну, если выбирать между тюрьмой и потерей бизнеса, думаю, он выберет второе, – протянул Ермошка.
– Если Черкашин рот откроет, его вместе с нами загребут. Забыл, кто Дрона сюда приволок? Его люди. А по чьему приказу? По моему? По твоему? Нет. По приказу Черкашина. Так что не резон ему колоться. Он в этом деле не хуже нас завяз. А журналиста того кто в больничку отправил? Тоже люди Черкашина. Если на то пошло, то я могу вообще все это дело на него спихнуть. Нанял, мол, охранника, чтобы от навязчивого друга себя оградить, а тот перестарался. Убрал его так, что и концов не найдешь. И тогда мы с тобой вообще в шоколаде! Во всем обвинят Черкашина, его и за решетку упекут, – разошелся в своих фантазиях Зиничев.
– Твоими бы устами, – усмехнулся Ермошка.
– Говорю тебе, нам лишь бы от Дрона избавиться, а там не подкопается никто. Иди-ка, кстати, проверь, как он там. Не задохнулся еще? – произнес вдруг Зиничев.
Я слегка продвинулась вперед, чтобы видеть, что происходит у костра. Ермошка встал с бревна и пошел к своей машине. Открыв багажник, он громко спросил:
– Эй, ты живой еще?
В ответ я услышала глухое мычание.
– Вынь ему кляп, – потребовал Зиничев. – Он должен водой захлебнуться, чтобы было похоже на то, что он просто утонул. Лишние проблемы нам ни к чему. Ехать триста верст с трупом в багажнике мне не светит.
Ермошка повозился у багажника, и я услышала голос Дрона. Хриплый, слабый, какой-то безнадежный.
– Пить, – прохрипел он.
– Скоро напьешься, ублюдок, – крикнул Зиничев и заржал. – Скоро я тебе столько воды предоставлю, пить не перепить.
– Дай воды мужику, – озабоченно глядя на пленника, вступился Ермошка. – Смотри, он уж позеленел весь.
– Ладно, дай ему воды, раз сердобольный такой, – зло проговорил Зиничев.
Ермошка порылся в салоне, достал оттуда бутылку минеральной воды, отнес к багажнику.
– Рот открывай, я потихоньку лить буду, – сказал он, отвинчивая крышку.
Напоив пленника, он убрал бутылку. Не утерпев, Зиничев тоже подошел к багажнику и заговорил со своим пленником:
– Ну что, дружок, нахлебался правды своей? Небось теперь у тебя охота отпала прошлое ворошить?
Дрон не отвечал. Зиничев начал злиться.
– Отвечай, когда я спрашиваю! – крикнул он и пнул Дрона кулаком в бок.
Тот застонал, но рта так и не раскрыл. Зиничев сплюнул и снова заговорил:
– Думаешь, мне легко было жить с этой твоей правдой? Думаешь, не жалко мне Никаря было? Ты идиот, Дрон, вот ты кто! Как ты не понимаешь, что не мог я тогда сесть! Это же конец всему. Конец моей жизни. Легко, думаешь, девятнадцатилетнему парню от жизни отказаться? Крест поставить на всех мечтах? Ну, отвечай! А ты-то разве не сдрейфил, когда тебе Черкашин расписал, что ожидает лично тебя, если ты к нему еще раз со своими откровениями сунешься? Скажешь, не было такого? Да мне сам Черкашин потом про это рассказывал. Как ты к нему заявился, как он тебе расклад невеселый представил и как ты после этого живенько в морфлот слинял. От совести бежал, да, Дрон? Ну, я тебя не виню. Ситуация и вправду была критическая. Тут у любого очко сыграет.
– Я не испугался, – заговорил вдруг Дрон. – Я мать пожалел. Потому что ты должен был сесть за убийство, а я всего лишь за то, что хотел правды добиться. Улавливаешь разницу?
– Нет, представь себе, не улавливаю, – осклабился Зиничев. – Не верю ни одному твоему слову. А знаешь почему? Да потому что мы с тобой похожи, Дрон. Как ни парадоксально это звучит. Если бы в тот раз нож оказался у тебя, ты сделал бы то же самое!
– Что за бред ты несешь? – разозлился Дрон. – Никогда в жизни я не поднял бы руку на человека.
– Правда? И на меня не поднял бы? А давай проверим? Прямо сейчас. Выйдем один на один. У тебя нож, у меня только кулаки. И посмотрим, сделаешь ли ты это или предпочтешь умереть незапятнанным. – Зиничев замолчал, выжидающе глядя на Дрона.
«Соглашайся, Дрон, соглашайся. Это наш шанс. Как только он развяжет тебя, в игру вступлю я, и тогда мы – выиграли», – мысленно уговаривала я Дрона. На поляне перед шалашом повисла гробовая тишина. Каждый из присутствующих ждал, что ответит Дрон. И он ответил:
– Ты не услышал всей фразы. Я сказал, что не подниму руку на человека. А ты разве человек? Тебя, Зиня, я с радостью прикончу. И, поверь, угрызения совести меня мучить не будут.
«Все. Это конец. Сейчас он его убьет. И до реки ты, Дрон, не дотянешь. Ну кто тебя за язык тянул. Хоть бы уж промолчал, и то лучше было бы», – в отчаянии думала я. Но Зиничев не разозлился. Наоборот, он даже повеселел после пламенной речи Дрона.
– Ну, вот. Что и требовалось доказать. Мы с тобой из одного теста, дружок. Тот парень, которого я прирезал, тоже не был человеком. Забыл, как он к девчонкам приставал? Или ты думаешь, он их мороженым угостить хотел? Да если бы я его не убил тогда, кто знает, сколько жизней он успел бы загубить, – довольный собой, разглагольствовал Зиничев.
