— Ну ладно, — ответила она независимо, — могу и помолчать. Ты только скажи, чего ты весь раздулся? Живот болит? У моего коня как-то были колики, я его спасла… ну, ты знаешь, если умный такой, как их спасают…
— Меня так спасать не надо, — твердо сказал я, — хотя за предложение спасибо.
Она вскочила, глаза метали молнии.
— Вот еще! Я вовсе не собиралась тебя спасать таким же образом!
— Жаль, — просипел я задушенно, — жаль…
В воздухе сгустился ком, на каменный пол шлепнулась большая головка сыра. Мириам ахнула и отпрыгнула, я продолжал тужиться, медленно появились упакованные в пленку и тонко нарезанные ломтики ветчины, карбоната, шейки, а в довершение я создал сладости и две чашки с горячим кофе.
Она смотрела, застыв в страхе, а я запоздало подумал, что хоть в личине дракона эта способность сохранилась, однако лапы у меня не того, даже чашку не удержат…
— Ну че, — сказал я, — глазки вытаращила? Я понимаю, коза вкуснее, к тому же ты трудилась, шкуру снимала, мясо резала, жарила, вон как вспотела, но… и такое вот есть можно. Давай, пробуй! Мы же с тобой откармливаем тебя? Вот и давай.
Она покачала головой, я неуклюже поддевал когтями мясо и сыр, все отправлял в пасть. Когда почти ничего не осталось, создал еще, но, мне кажется, на это уходит больше калорий, чем получаю, так что если буду создавать еду и есть, скоро околею от голода.
Мириам наконец разжала плотно стиснутые губы.
— Как ты это делаешь?
Я ответил удивленно:
— Как все. А ты разве делаешь не так?
Она покачала головой.
— Мы так не умеем.
— Бедные существа, — сказал я сочувствующе. — Это же так просто… Может, попробуешь?
Она снова покачала головой.
— Даже пытаться не буду.
— Ладно, — сказал я с глубоким сочувствием, — бери, ешь.
Она спросила нерешительно:
— Может быть, это еда драконов? А люди от нее мрут?
— Проверь, — предложил я. Она смотрела задумчиво, колебалась, я сжалился и пояснил: — Да не околеешь, говорю! Я еще цел, видишь? А ем это вот часто. Тебе ничего не будет, ты же человек! А человек — это такая тварь, все жрёть, ни одна свинья не станет… Не трусь, ты же рыжая!
Я исхитрился взять чашку с кофе, как раз хватило капнуть на язык, натужился и создал большую глиняную миску. Мириам вздрогнула, когда та наполнилась темно-коричневой жидкостью, но я не обращал на женщину внимания, тут удержать бы миску, не пролить на себя, а запах крепкого кофе сводит с ума…
Когда наконец поднял взгляд на Мириам, она опасливо жевала тонкий ломтик изысканного карбоната, но держала так, чтобы сразу отбросить, если тот вдруг вцепится ей в губу.
— Кофе будешь? — спросил я.
Она поняла по моему взгляду, о чем я, затрясла головой.
— Ни за что!
— Почему?
— Это для драконов!
— Вообще-то да, — согласился я. — Стоит выпить пару мисок, сразу драконом себя чувствуешь.
Я не торопил и не мешал, положившись на извечное любопытство женщины, Мириам при всей осторожности перепробовала все, кроме кофе, а нежнейший сыр, создаваемый уж не знаю по какой технологии, жевала с таким наслаждением, что закрывала глаза и нежно плямкала влажными губами.
Вечерний воздух теплый, густой и сочный, я надеялся с этой великолепной площадки полюбоваться величественным закатом, но небо затянуто какой-то мутной дрянью вместо облаков, солнце беспомощно утопает, как в болоте. Затем и вовсе его закрыло грязно-серым занавесом, я угадывал местоположение светила лишь по багровому пятну, что сползает к горизонту.
Внизу пролегла глубокая тень, но крохотные огоньки проступают сквозь густеющую тьму, и легко подумать, что тысячи и тысячи всадников скачут по степи, держа в руках горящие факелы…
Мириам, закончив с трапезой, деликатно облизала пальцы, тихонько вздохнула.
— Рад, что тебе понравилось, — сказал я.
Она смотрела на меня неотрывно, в ее огромных серых глазищах возникало и гасло странное выражение. Я ощутил некоторую неловкость.
— Че таращишь глазки? Они у тебя просто дивные… Никогда не видел таких крупных.
Она вздрогнула, возвращаясь в этот неустроенный мир.
— Да так… Все никак не могу привыкнуть, что ты разговариваешь. Да еще так красиво.
— Я? — удивился я. — Красиво?.. Был бы я человеком — обиделся. Все ваши самцы предпочитают говорить коротко и грубо. Так вы вроде бы сильнее. А мы, драконы, да… говорим красиво. Мы даже петь умеем. Хочешь, спою?
Она вздрогнула, отшатнулась.
— Нет-нет!
Я сказал великодушно:
— А то смотри, я добрый. Стоит меня только попросить. Спою, еще как спою. А если после сытного обеда, так вообще…
Она сказала со слабой улыбкой:
— Постараюсь не кормить тебя досыта.
— Что ты за женщина? — спросил я с укором. — Все женщины всегда стараются накормить мужчин досыта. Мы тогда глупеем, из нас можно веревки вить.
Она пробормотала:
— Никогда не думала, что драконы такие… Интересно, каким бы ты был человеком…
Я в ужасе отшатнулся.
— Не пугай меня так!
Она улыбнулась.
— Даже подумать о таком страшишься?
— Конечно, — сказал я убежденно, — люди уродливы, а драконы — прекрасны. Посмотри, какая у меня спина с гребнем… А лапы с перепонками? А пузо блестящее и чистенькое? А… гм… в общем, я — само совершенство. На мне вообще нет отвратительной шерсти!
Она произнесла угрюмо, почти подавленная или хотя бы поколебленная такой убедительной аргументацией:
— Шерсть… не такая уж и отвратительная.
— Не отвратительная?
— Смотря где, — уточнила она. — Разве тебе не нравятся мои волосы?
Я посмотрел оценивающе, поцокал языком.
— Ну, как тебе сказать… Если для человека, то терпимо и даже прекрасно, но вообще-то красивее было бы заменить эту гриву чешуей. Представляешь, крупная… или мелкая, это по вкусу, золотистая чешуя, блещущая на солнце, как жар!.. А можно делать зеленой, красной и даже синей. Любого цвета. А это для женщин так важно, меняться…
Она посмотрела на меня исподлобья.
— Но не настолько же! Я не представляю себя рептилией.
Я вздохнул.
— Да, людям трудно представить себе такое совершенство.
В вечернем воздухе начинают летать светящиеся мушки, жучки и бабочки, пошла узкая полоса странной живности, что не дневная, но и не ночная, а так, ухитрившаяся занять это короткое время и вытеснить из него как дневных, так и ночных.
