Я поскреб голову когтями. Мириам невольно сжалась и даже отшатнулась, но осталась на месте.
— Какой же непоправимый? — возразил я. — Она спит под моим крылом! Разве это не высшее щасте?
Она набрала в грудь воздуха, глаза загорелись праведным гневом, а щеки вспыхнули так ярко, что стали цвета ее великолепных волос, но посмотрела на меня, стиснула челюсти и процедила сквозь зубы:
— Да, наверное…
— Ну вот!
Ее серые, как обнаженная сталь, глаза сверкнули холодно и зло.
— Давай подумаем, — предложила она сдержанно, — как ее вернуть.
— Отцу?
— Дяде! — сказала она злобно. — Ты же видел, что отец собирался с нею сделать!
— Хотел передать хорошему человеку, — сказал я рассудительно. — В вечное пользование. Ну хотя бы даже во временное, что тут плохого? Не понимаю… Слушай, женщина, с тобой все в порядке?
Она насторожилась, спросила замедленно:
— Ты о чем?
— Ты о себе так не беспокоилась, — напомнил я, — как об этой пташке! А сейчас тебя прямо трясет. Что с тобой? Взрыв альтруизма?.. Самопожертвование?.. Почему такой резкий и болезненный интерес? Она кто тебе — сестра?.. Дочь?
Она смотрела исподлобья, заколебалась, я чувствовал, что готова что-то сказать или в чем-то признаться, однако после молчания пробормотала:
— Опять град вопросов, будто и не дракон, а какая-то мелкая ящерица… Несолидно.
— Ты не ответила, — напомнил я, она угрюмо молчала, я сказал великодушно: — Ладно, оставим это на потом, но обещаю — еще вернемся. Что за дядя и где он обитает?
Она ответила незамедлительно:
— Как только принцесса сказала, что письмо адресовано дяде, я могу сказать, где он находится.
— И что? — спросил я саркастически. — Вот я щас понесу эту вот… этот цветочек, вручу ее дяде и скажу: на, теперь заботься сам?
Мириам сказала угрюмо:
— А разве не это правильно?
— Нет, — сказал я твердо.
— А как?
— Супротив родительской воли низзя, — отрезал я. — Они старые, дольше жили, лучше знают.
— Но Вики не любит ярла Растенгерка! Ту сволочь вообще никто не свете не любит и любить не может!
— Стерпится, — заявил я безапелляционно, — слюбится. Ты лучше скажи, какой тебе в этом интерес?
Она взглянула на меня с откровенной злостью.
— Ты же сказал, что оставим это на потом!
— Так уже сколько времени прошло? — удивился я. — Вот «потом» и настало!.. Ответствуй, а то сожру!
Она поморщилась, но не спросила, в самом ли деле готов сожрать, то ли меня не хочет ставить в неловкое положение, то ли сама еще не до конца уверилась в моем миролюбии.
Принцесса оглядывалась по сторонам, глаза распахнулись, как настежь открытые окна.
— Как отсюда далеко видно… И как красиво!
Мириам вздохнула, а я сказал в пространство:
— Я одного не понимаю…
— Чего? — спросила Мириам. — Чего ты не понимаешь, ящерица, если ты не понимаешь всего?
— Я не понимаю самого главного, — сказал я твердо. — Когда вы кормить меня будете, такого красавца и главу семьи? Пусть даже временной. Это весьма даже как-то непонятно. Я на вас удивляюсь, где ваши инстинкты?
Мириам подумала, нехотя кивнула.
— Ладно, вообще-то позавтракать стоит. И эту жабу бородавчатую покормить заодно, а то квакать разучится. И комаров ловить не сможет.
Принцесса смотрела на нее огромными, как блюдца, глазами, не все разумеют такой странный юмор, потом перевела взгляд на меня, и я ощутил, как по мне прошла теплая волна покоя и ласки.
Мириам деловито складывала щепочки для костра. Сверху положила поленья потолще. Я терпеливо ждал, могу поджечь сразу дерево, Мириам словно ощутила мою снисходительность, внезапно резко подняла голову и прямо посмотрела мне в глаза.
— А ты уверен, — спросила она, — что ты… дракон?
Я дернулся, чуть не проглотив приготовленный в глотке огненный шар.
— Чего? А кто я?
Она продолжала рассматривать меня строго и внимательно.
— Вот Вики предположила, что ты — прекрасный принц, заколдованный в этого мерзкого зверя.
Я с облегчением перевел дыхание, пронесло, а то уже лапы затряслись, с преувеличенной озадаченностью осмотрел свое великолепное блестящее тело, сплошь покрытое чистой молодой чешуей, прочной, как алмаз, и подогнанной просто ювелирно.
— Мерзкого? — переспросил я. — А что не так?.. Крылья не те?.. Или лапы?.. Или живот?.. Или…
Она проследила за моим взглядом и поспешно перебила:
— Нет-нет, все прекрасно… в смысле, это меня не интересует вовсе. Но я человек, а мы за красоту признаем только человеческие пропорции.
Я недовольно хрюкнул.
— Какие люди ограниченные!.. Я вот признаю красоту и грациозность оленя, нежный трепет бабочки, достоинство жука, добродушие шмеля, изящество цветка, грациозность белки…
Она сказала виновато:
— Извини, я не подумала. Мы тоже все это признаем.
Я спросил капризно:
— А меня, значитца, не признаешь? Что прекрасной принцессе во мне не нравится? Я вот могу даже так…
Я дохнул огнем очень осторожно, чтобы не разметать сложенный шалашик. Береста сразу вспыхнула, оранжевые язычки поползли вверх по прутикам.
Мириам вздохнула.
— Ей как раз все нравится. Даже вот такое. Это я все думаю…
— Думаешь? Поздравляю!
— Не остри, ящерица. Ящерицы не острят.
— Много ты про нас знаешь, — ответил я с достоинством. — Хочешь, расскажу про наши брачные обычаи? И красивый в своей необыкновенности ритуал откладывания яиц на большую луну?
Она отстранилась и проворчала:
— Вот так прямо на луну? То-то она вся в пятнах… Нет, не хочу.
— Многого себя лишаешь, — произнес я высокомерно. — Но чего требовать от существа без перьев и с плоскими ногами? От мыслящего тростника, а то и чертополоха?.. Ладно, хрюкай, что надумала. Вижу, глазки блестят, как у блудливой козы.
Она покачала головой, сходила в пещеру и вернулась с освобожденной от шкуры тушей козы. За нею тянется мокрый след по земле, предусмотрительная Мириам держит добычу в холодной проточной воде, чтобы мясо не испортилось за время жаркой ночи.
Часть 2
Глава 1
Я ждал, Мириам начала деловито срезать мясо тонкими ломтиками, я видел, как ей не хочется меня о чем-то просить, наконец она сказала с такой решимостью, словно прыгнула в ледяную воду: