— Это драки по необходимости, — сказала она с достоинством. — А также ради пастбищ для скота, жизненного пространства и всяких удобств. Глазам кочевника больно, когда он видит на горизонте юрту соседа!.. А тут, куда ни посмотри, уже юрты. Как тут не воевать?
— Да, конечно, — поддакнул я. — Все войны у вас только по необходимости! Острой. Острейшей. Ну, которую никак не избежать. У вас всего удается избегать, кроме войн… Ура, вон там высокая гора!
— И что? — спросила Мириам.
— Переждем ночь, — сказал я твердо.
— Чего-то боишься?
— Я вообще-то бесстрашен, — ответил я с достоинством, — однако что-то слишком это легко. Если верить тебе, то до нужной нам долины рукой подать. Прилетим, нарвем в потемках и улетим. А трава дневная или ночная?.. Ага, задумалась. Значит, дневная. На ночь, возможно, не только листки закрывает, но и в землю втягивается. Видывал я такие… Словом, ждите до утра. Уже недолго.
Я заметил высокий каменистый холм с двугорбой вершиной, спланировал и как можно мягче опустился, поблизости могут быть конные разъезды и мелкие заставы.
Мы едва успели устроиться на ночь, как на востоке край неба начал светлеть. Усталые женщины заснули все равно, а я поневоле остался на страже, наблюдал, как медленно поднимается по небосводу нежная алость, словно румянец на щеках стыдливой девушки.
Варварами управляет некто или нечто, но я так и не понял, кто или что. Под что имею в виду не Всемирное Зло или осточертевшего Темного Властелина, а идею или что-то вроде жажды дойти до последнего моря, что вдохновляла романтиков Чингисхана.
Одно ясно четко: объединить и направить на Орифламме сумел вовсе не тот, кто привел их туда. И даже сейчас, когда они воюют друг с другом, у них есть нечто общее, болевая точка или место наслаждения, которую хорошо бы отыскать…
…до того момента, как этот некто снова возьмется теребить этот чувствительный нерв.
Мириам зевнула, приоткрыла глаза.
— Доброе утро, — сказал я ласково.
— Утро добрым не бывает, — отрезала она.
— А-а, — сказал я с сочувствием, — головная боль мучает?
— Моя головная боль пока спит, — буркнула она и кивнула на сладко свернувшуюся калачиком принцессу: — Ты готов?
— Позавтракаем?
Она скривилась.
— Только если очень быстро. Но тебе твоей волшебной еды будет мало?
— Ух ты, — сказал я пораженно, — ты начинаешь заботиться и обо мне?
— Еще бы, — сказала она. — А вдруг издохнешь прямо под облаками?
Я создал сыра, мяса и сладостей, а сам, кое-что заприметив внизу, торопливо сорвался со скалистого уступа.
Женщины только заканчивали сладкие пироги, как я вернулся, сытый и с приятно отяжелевшим желудком. У подножья остались рога и копыта тех, кто бегает слишком медленно.
— Мы готовы, — объявила Мириам.
Принцесса одарила меня счастливой улыбкой, от которой стало тепло на сердце и вообще под шкурой.
— Шумил, какой ты весь выспанный, — сказала она. — Просто сияешь под утренним солнышком!
— Это я тебя увидел, — объяснил я.
Мириам сердито потащила принцессу мне на холку. Я выждал, пока усядутся и закрепят веревки, Мириам от нетерпения готова бежать к заветной долине пешком, оттолкнулся от грунта.
Почти сразу, как только кончилась каменистая долина, внизу потянулось огромное поле, заставленное ярко-красными шатрами. Я сперва видел только их, а потом, снизившись, рассмотрел тысячи и тысячи распростертых на земле людей. Многие в доспехах, хотя ни одного полного комплекта: у одного снят панцирь, у другого наручники, у третьего — наколенники…
Между ними хаотично бродят люди, голые до пояса, в руках горшочки и чистые тряпки. Под лежащими то и дело пламенеет красным, многие перевязаны тряпками, ярко проступает свежая кровь… Возле головного шатра толпятся военачальники, то и дело уносятся гонцы на легких конях.
— Это не поле битвы, — сказал я озадаченно. — Нет убитых, только раненые.
— Отступившие? — предположила Мириам.
— Почему враг не преследовал и не добил?
Она сказала рассерженно:
— А если не мог?
— Ты запретила?
— Почему драконы такие дураки? — огрызнулась она. — У победителя раненых могло быть еще больше.
— Может быть, — согласился я. — Пиррова победа не лучше поражения… Ладно, сейчас увидим…
Огромное поле, превращенное в полевой лагерь, уплыло под брюхом, Мириам даже привстала в нетерпении. Я чувствовал, как и мое сердце начинает колотиться. У меня насчет карниссы свои интересы. Если в самом деле излечивает любые болезни, то надо собрать ее семена и дать отцу Дитриху, монахи больше всех занимаются лечением. Или отводки, если удастся размножить вегетативно.
Принцесса впервые за долгое время подала голосок:
— Поле битвы должно быть сразу за этим холмом.
Еще бы, подумал я. Не могли же отступать несколько миль, вынося раненых.
Верхушка холма уплыла назад, нашим глазам пошло открываться нечто красное, огромное, просторная долина как исполинская чаша лежит в обрамлении невысоких зеленых холмов и вся заполнена кровью…
Сердце дрогнуло и сбилось на миг, потом я сообразил с облегчением, что это не кровь, та бы уже впиталась и вообще почернела бы, свернувшись, а красное… то ли цветут маки, бесконечное поле пурпурно-ярких маков, то ли…
Я спросил жадно:
— Это и есть карнисса?
Мириам, почему-то бледная, как полотно, сказала мертвым голосом:
— Ниже…
— Трава?
— Опустись ниже…
Я повернул крылья и пошел по кругу, стараясь снизиться, однако снизу странно теплый воздух неожиданно уперся в растопыренные крылья и не давал снижаться так, как мне хочется.
Озадаченный, я изменил угол крыла, пошел по крутой дуге. Теплый воздух стал горячим, сухим и очень недобрым. Запершило в горле, а наверху раскашлялась, как слабый котенок, принцесса.
Я охнул, наконец-то рассмотрел, что внизу не красные маки, а раскаленные угли. Долина засыпана ими от края и до края, между ними почти не видно земли, горячий воздух поднимается призрачными и колеблющими струями.
Мириам прокричала:
— Что это?..
Я распахнул крылья, горячий воздух моментально выбросил меня наверх, долина уменьшилась. Я повернул голову и рассмотрел по ту сторону холмов такой же полевой лазарет, только шатры желтые, а лекари в плащах до пола и закрывают лица, как палачи.
— Ничья, — сказал я с горечью. — Да и вообще… в войне не бывает выигравших — только проигравшие.
Принцесса перестала кашлять и спросила в недоумении:
