— Это я пошалил, — признался я.
— Зачем?
— Да просто так. Удаль, знаете ли… Она объяснений не требует.
Мириам повторила:
— Что с карниссой?
— Всю вершину оборвал, — сообщил я недовольно.
Они приняла мешок, удивилась, но заглянула вовнутрь и поморщилась.
— Половина с камнями…
— Я ж говорю, — повторил я, — всю вершину.
— Ох, что же вы за такие тупые рептилии…
— Ты не дала ножнички, — напомнил я. — Маникюрные!.. Пришлось лапами. Как хомяк какой-нибудь из простых земель. А это оскорбительно для гордого дракона!
— Хотя бы только с корнями, — сказала она, — а то полгоры!
— Посадишь во дворе, — сказал я. — Вдруг все дело в земле?
Она встрепенулась, посмотрела с надеждой.
— А что? Цветы многие пробовали сажать у себя…
— Не приживались?
— Нет, — сказала она. — Правда, никто не пробовал привозить и землю оттуда…
— Будешь первой, — сказал я. — Вики, залезай!
Она капризно топнула задней лапкой в изящной туфельке. Я нарочито громко вздохнул и, подхватив ее на сгиб правой, осторожно поднял к загривку, где она с радостным визгом счастливо перебралась мне на холку и деловито уперла подошвы в роговые выступы.
— Какой ты милый!
— Ага, — проворчал я, — милый. Вот на это нас и ловите, как бабочек. Пара комплиментов, и страшный для других дракон уже носит за вами в пасти тапочки. Мириам, учись!
Мириам сердито сверкнула глазами.
— Я никогда не была дворцовой женщиной.
— Будешь, — пообещал я зловеще.
Внизу у подножья горы пламя костров разгорается все ярче, сливается в сплошные полосы. Присмотревшись, можно различить мелькающие крохотные фигурки. Сотни, если не тысячи воинов подхватывают оружие, заботливо сложенное у изголовья, подзывают коней и прыгают им на спины, не утруждая себя долгим оседлыванием.
Я напряг зрение, основание горы исчезло, словно ствол дерева под тысячами спешно бегущих вверх муравьев.
— Опоздали, голубчики, — сказал я с великим удовлетворением. — А кто опоздал, тот третий лишний.
Мириам сказала нервно:
— Ты долго будешь любоваться?
— Это же плоды моих лап, — возразил я со всей скромностью, что паче гордыни, — а также пасти и хвоста. Не ценишь ты красоту! И вообще грубая ты, Мириам.
Принцесса прощебетала:
— А я ценю! Ты очень красивый…
— Держитесь крепче, — предупредил я.
— Куда уж крепче, — ответила Мириам. — Ну?
Я прыгнул с уступа и расправил крылья. Ночь подхватила и понесла, по темной земле заскользила призрачная тень, земля почему-то приобретает золотистый оттенок… Я вывернул глазные яблоки, из-за темного хребта все-таки вскарабкалась измученная долгим подъемом луна, усталая и потная, сразу залила мир непривычно теплым светом.
Женщины, начирикавшись, умолкли, сгорбились, прячась от ветра. Я мощно работал крыльями, хребтом ощущая, как луна очень неспешно передвинулась к горизонту и просела за темный край, как розовеет восток, а затем вспыхивают по одному перистые облака, а после долгой паузы — кучевые, похожие на снежные горы.
Когда поднялось солнце, сразу слепящее и жаркое, в грудь ударило таким теплом, что вот-вот накалится моя чешуя, а мы либо влетим прямо в открытую небесную печь, либо стукнемся о раскаленную заслонку диска и обожжемся.
Внизу тьма сменилась неправдоподобно яркой зеленью, пошли голубые окна озер, равнина, теперь больше похожая на столешницу великанов…
Горячий солнечный огонь жжет плечи и спину, я вывернул шею, чтобы посмотреть на Мириам и принцессу, хотя вообще-то мне достаточно чуть сдвинуть в ту сторону глазные яблоки. У дракона, как у зайца или вальдшнепа, глаза выступают над вершиной черепа, что дает нам всем колоссальный обзор.
Мириам крикнула предостерегающе:
— Ах, жаба с крыльями!.. Смотри, голова закружится.
— Уже, — сообщил я. — Вот смотрю на вас и думаю… представляете?
— Не представляю, — отрезала она. — Рептилии не думают.
А принцесса спросила живо:
— А о чем ты думаешь?
— Конечно, о тебе, — ответил я галантно. — Не о Мириам же!.. Она мечтает содрать с меня шкуру, мясо скормить собакам, печень отдать колдунам, голову в королевский зал на стену, лапы…
Принцесса прервала:
— Ничего она такого не думает! Мириам, конечно, злая, но зато она добрая. И вовсе не всегда мечтает содрать с тебя шкуру, часто вообще о таком не думает…
Мириам сказала раздраженно:
— Вы не забыли, что я еще здесь? Спасибо.
Принцесса попросила:
— Ты не можешь подняться еще выше?
— Могу, — ответил я. — Зачем?
— Всегда было интересно, а что видят орлы? Выше их, как говорят, никто не поднимается.
— Сейчас посмотришь на этих жалких пернатых сверху, — пообещал я.
То ли привык к ноше на загривке, то ли организм принял меры и что-то добавил, что-то убавил, почти не ощущаю тяжести, и сейчас поднялся по настолько крутой дуге, что женщины при каждом рывке крыльев вскрикивали, чувствуя себя непонятно из-за чего вдруг очень тяжелыми.
Принцесса первая усмотрела внизу орлов, они величаво парят далеко внизу, высматривая добычу, но едва моя тень падала на них, суетливо рассыпались во все стороны, как куры при виде ястреба.
Мириам презрительно хмыкала, я сам ощутил неловкость из-за такого пустячного бахвальства. Принцесса ликующе вскрикивала и показывала розовым пальчиком на орлов.
Затем между нами и землей начали проплывать клочья тумана, затем его стало так много, что землю видели только в редкие разрывы.
Мириам прокричала:
— Откуда туман?.. Среди дня!
— Это не туман, — ответил я.
— А что?
— Догадайся с трех раз.
— Не буду, — отрезала она.
Принцесса сказала неуверенно:
— Это… облака? Там внизу?
— Умница, — похвалил я. — Да, это вот там белое, будто огромнейшее стадо овец, облака. И мы все еще поднимаемся.
Мириам промолчала, а принцесса спросила живо:
— Нас солнце не сожжет?
— Тебе разве жарко?
Она зябко повела плечами:
— Наоборот. Наверное, это я так боюсь?
— Мириам тоже замерзла, — сказал я.
Мириам огрызнулась:
