Джинкс очнулся. Он лежал, накрытый кусачими одеялами, на полу перед летним очагом. Ему было жарко. Он сбросил одеяла.
И сразу же рядом с ним опустился на колени Симон.
– Как ты?
Джинкс мгновенно почувствовал: что-то не так, что-то неправильно, совсем неправильно. Симон положил ладонь ему на плечо:
– Джинкс! Скажи что-нибудь, Джинкс.
А Джинкс никак не мог понять, в чем дело. Но, так или иначе, с большей неправильностью он еще не встречался.
– Выпей воды.
Джинкс сел. Вгляделся в капли на медном ковшике, который протянул ему Симон. Потом взял ковшик в подрагивавшие руки, отпил воды. Она отдавала на вкус камнем и медью. Он выпил ее всю и захотел еще. Хорошо бы встать и попить. Правда, сначала надо сообразить, как это делается. Ему начинало казаться, что он утратил какое-то из своих чувств.
– Джинкс, скажи что-нибудь.
Джинкс взглянул Симону в лицо и увидел… ничего он не увидел. Просто лицо. Ни красок, ни облачков, ни лучей света, ни оранжевого гнева с драными краями… ничего, только лицо.
И не потому, что мысли Симона стали непроницаемыми, как у Дамы Гламмер. Что-то ушло из самого Джинкса.
– Нет, – сказал он.
– Что – «нет»? – спросил Симон.
Спросил, да, но что он при этом подумал? Был ли он насмешлив, сердит, встревожен? Как можно догадаться об этом лишь по движениям – губ, глаз, бровей? Его, Джинкса, будто в мешок засунули! Разъярившись, он швырнул ковшик в очаг.
Брови Симона полезли вверх. Что бы это ни означало. Он взял каминные щипцы, подхватил ими почерневший от копоти ковшик, положил его на полку над очагом.
– Так уж ли это было необходимо, Джинкс?
– Да, – ответил Джинкс.
Он с трудом поднялся на ноги, окинул взглядом ставший неправильным мир. Пошатнулся. Симон протянул руку, чтобы поддержать его, но Джинкс ее оттолкнул.
– Я не вижу, – сказал он.
Симон наклонился к нему, заглянул в глаза.
– Конечно, видишь. Ты же смотришь прямо на меня.
– Не вижу.
Одно из его чувств исчезло. А может, и больше. Ладно, глазами он видеть может. Различает запахи, звуки, осязание тоже при нем. Он лизнул тыльную сторону ладони – вкус земли и соли. Пять чувств. Шестое сгинуло.
– Я не вижу облачков вокруг твоей головы, – пояснил Джинкс, стараясь придавить панику, которая нарастала в его душе. Ему казалось, что в собственной его голове появилось пустое белое пространство.
– Да ведь вокруг моей головы и нет никаких облачков.
Говорил Симон тоном очень терпеливого человека, а лицо его выражало… что оно выражало? Джинкс не понимал, о чем думает Симон.
– Я о цветных облачках! О тех, что и ты всегда видишь.
– Я никаких облачков не вижу, Джинкс.
– Конечно, видишь! Их все люди видят!
Впрочем, Джинкс уже начинал приходить в себя, и в голове у него стало проясняться. «Оставь попытки прочесть мои мысли, – сказала Дама Гламмер. – Этого никто не может». Уж не облачка ли она имела в виду?
– Или не все… – проговорил Джинкс. Эта мысль впервые пришла ему в голову.
Заклинание Симона лишило Джинкса способности… не читать мысли, нет, ведь он их и не читал, но видел окраску и форму того, что думают люди. Симон смотрел на него сверху вниз, на лице чародея застыло выражение… озабоченности? Гнева?
Какая разница! Джинкс бочком, виляя, – пустое белое пространство мешало ходить по прямой – побрел к входной двери. Она не открылась.
– Выпусти меня!
– Не сейчас, Джинкс. Успокойся. Съешь что-нибудь.
– Не хочу я ничего есть!
Он протиснулся мимо Симона. Существовал еще один выход из дома. Джинкс неуклюже начал карабкаться по ведшей на чердак лестнице. Пустое белое пространство мешало ему, и, добравшись до чердака, он споткнулся и чуть не свалился обратно в кухню. Он слышал, как Симон поднимается по лестнице следом за ним, но все равно подошел к двери-в-никуда и распахнул ее. Однако Симон успел схватить его.
– Джинкс! Не надо, Джинкс. Не делай этого.
Джинкс бился, пытаясь вырваться из его рук. Ему стало немного лучше – от кусочка синего неба вверху, от живого дыхания Урвальда, вливавшегося в открытую дверь. По крайней мере, это он еще ощущает.
– Здесь очень высоко, Джинкс. – Симон втянул его внутрь, и дверь захлопнулась сама собой. – А теперь спустись вниз и поешь.
– Тебе не удастся заставить меня есть.
– Конечно. Спускайся.
Джинкс наполовину слез, наполовину скатился по лестнице, подбежал к стоку у водяного насоса, и там его вырвало.
– Ничего, ничего, иногда это действует на людей и так.
Симон подергал ручку насоса, промыл сток и дал Джинксу влажное полотенце.
Он снова положил руку на плечо Джинкса, и тот, устав сопротивляться, позволил Симону подвести его к ступеням лежанки и усадить.
– Что ты со мной сделал? – требовательно спросил Джинкс.
– Ничего особенного, заворожил немного.
– Немного! Ты наложил на меня страшное заклятье!
– Ты скоро придешь в себя.
– Не приду, пока не смогу снова видеть облачка!
– Ты заговариваешься, Джинкс. Нет никаких облачков. Может, тебе стоит отдохнуть?
– У меня что-то не так с головой.
– С головой у тебя все в порядке.
Погодите-ка, есть же еще один выход из дома! Джинкс вскочил на ноги, доковылял по коридору до стены, за которой исчезала София. Врезался в нее всем телом. Она по-прежнему оставалась каменной стеной. Джинкс толкнул ее, потом замолотил кулаками по камню.
– Перестань, Джинкс! – Симон снова ухватил его.
Но на этот раз Джинкс из его рук вырвался.
– Пропусти меня туда!
– Джинкс…
– Я хочу увидеть Софию, – он снова ударился о камень всем телом. – Скажи, как пройти сквозь стену!
– Ты пройти сквозь нее не сможешь.
– Потому что ты мне не скажешь, да? – прежде Джинкс не осмелился бы так разговаривать с Симоном. Он взглянул на чародея, ожидая увидеть оранжевый гнев, но, разумеется, ничего не увидел. Только встревоженное лицо, – а кто знает, что за ним кроется?
Скорее всего, ложь.
– Она разъярится, узнав, что ты сделал со мной, – сказал Джинкс.
– Я ничего с тобой не сделал. Послушай, Джинкс…
– Я же знаю, здесь есть проход!
Джинкс повернулся к стене, намереваясь еще раз ударить по ней, но Симон оттащил его в коридор.
