Он послал ей самый убийственный взгляд из всего своего арсенала.
– Я призналась, что твои родители считают, будто ты отправился в одну из своих обычных холостяцких поездок за границу. Но разумеется, на самом деле мы вместе. – Эта мысль вызвала у нее легкое головокружение. – Так что теперь вся эта ситуация выглядит крайне компрометирующей.
– Ну еще бы. А вдруг Берти в предстоящие полгода – ведь я намерен провести их в Лондоне – прочтет обо мне в светской хронике, сложит два и два и поймет, что все это вранье?
– Он больше не читает газет, – возразила Пиппа. – У него от них голова болит. А ты никогда не пишешь, так что… – Она отвела глаза.
Его кольнула совесть.
– Стало быть, твоя история имеет отличный шанс сойти за правду?
– Совершенно верно. – Пиппа искоса взглянула на него своими большими ореховыми глазами – чисто женская поза, которая должна была бы выглядеть нелепо, когда Пиппа облачена в мужское платье, но вместо этого почему-то только распалила его вожделение.
– Я везу тебя домой. – Он не должен думать о том, чтобы снять эту уродливую шляпу, распустить волосы и крепко-крепко поцеловать Пиппу.
– Ты не можешь так поступить. – Она повернулась лицом к камину.
– Еще как могу. – Грегори взял свою кружку и допил эль. – Берти поймет, когда услышит, что произошло. Не будет никаких последствий, вот разве что Триклу и Хоторну небо с овчинку покажется, а в остальном все вернется на круги своя. Я отправляюсь на загородный прием, а через две недели вернусь и заберу тебя в Лондон.
Когда Пиппа взглянула на Грегори, ее глаза блестели упрямой решимостью.
– Если ты вернешь меня в Пламтри, я опять убегу. И нет нужды беспокоиться, достаточно ли у меня денег. Я заложу рубиновые серьги моего отца.
– Пиппа.
– Мне все равно, – сказала она. – Он был влюблен в маму, когда она выступала на сцене, но любовь быстро прошла, когда он женился на ней и не смог вынести бремени скандала. Он, по существу, отрекся от нее. И от меня.
– Да, я об этом слышал. – Чувство вины обожгло грудь. Все эти годы он делал то же самое – отрекался от Пиппы.
И это непростительно.
Теперь он будет хорошо присматривать за ней. Если в Америке в нем что-то и изменилось, так это готовность признать, что он считал окружающих его людей чем-то само собой разумеющимся. Может, они и изменят свое отношение к нему, если узнают правду, но ничто не заставит его перестать любить их.
– К счастью, – стоически продолжала Пиппа, – дядя Берти оказался лучше, чем его племянник, и, когда отец ушел, дядюшка взял нас обеих к себе. – Она пожала плечиком. – Так что я не считаю, что что-то должна своему отцу. Он был таким же плохим мужем, как и мистер Трикл. И мне ничуточки не жалко будет продать его серьги, чтобы оплатить дорогу в Париж.
– Какое бы удовлетворение ни доставляла тебе продажа отцовских серег, это не меняет факта, что ты леди без сопровождения. Это абсурд.
– Джентльмен, – напомнила она ему.
– Ты не джентльмен, – прорычал Грегори. – И как только кто-то еще узнает об этом, ты окажешься в опасности. Это бессмысленно…
– Некоторые гениальные идеи поначалу именно такими и кажутся. – Она отодвинула блюдо с яблоками и сыром и поднялась.
Обойдя стол, он подошел к ней и мягко схватил за руки повыше локтей.
– Я обещал Берти, – сказал он своим самым рассудительным голосом, хотя рядом с ней трудно было сохранять рассудительность. Ее запах – даже то, как вызывающе она расправила плечи и насупила брови, – все это пробуждало в Грегори нелогичность.
– Я не твоя собственность. – Глаза Пиппы негодующе вспыхнули.
– Нет, – согласился он. – Но то, что ты предлагаешь, абсурдно.
– Тебе легко говорить. – Она вырвалась и одернула сюртук. – Ты делаешь все, что твоя душа пожелает. Знаешь ли ты, как трудно быть женщиной?
– Разумеется, нет, – ответил Грегори. – Но это твой жребий, и мужчиной быть тоже нелегко. В Париже ты это поймешь очень быстро.
– Вот и хорошо. – Тон ее был игривым. – Ты уже представляешь меня там?
– Напротив. Я совсем не представляю тебя в городе Любви. – Грегори посмотрел в окно на лужи, образовавшиеся после проливного дождя. – Ты ведешь себя крайне безрассудно даже здесь, в Англии, что уж говорить про Париж?
Она состроила гримаску.
– Ты не можешь заставить меня остаться.
– Могу и сделаю это. – Грегори прошел к двери и задвинул засов.
Пиппа скрестила руки поверх своего мужского сюртука.
– Так ты снял отдельную комнату, чтобы запереть меня здесь?
– Последнее, чего я хочу, это быть здесь, в этой комнате – с тобой. – Всякий раз, когда они оказываются наедине в комнате, это плохо заканчивается. Грегори сложил руки и просверлил ее взглядом.
– Вот и отлично, – гневно зыркнула на него Пиппа. – Значит, наши мнения совпадают. Потому что я в отношении тебя испытываю то же самое.
– Мы останемся еще на десять минут, – спокойно проговорил он, хотя раздражение начинало брать над ним верх. – Всего лишь десять. Пока ты не попробуешь примириться со своей участью. Просто попробуй – вот все, о чем я прошу. А потом я отопру дверь.
– Я не собираюсь примиряться и даже пытаться не буду. И что же мы будем делать эти десять минут?
Ох, он знал, что это неправильно. Но она выводит его из себя, эта упрямая маленькая злючка, а он замерз и устал – и еще этот ее невозможный, возмутительный вид. Грегори дернул за свисающий конец шейного платка и притянул ее к себе.
– Мы будем целоваться, – пробормотал он. – И тебе это понравится.
Глава 8
Грегори наклонился вперед и поцеловал Пиппу легким неторопливым поцелуем, от которого ее мысли закружились во всевозможных неопределенных приятных направлениях совсем так же, как они разбегаются, когда она забирается в горячую ванну и вода обволакивает ее, а голова запрокидывается назад.
Когда же Грегори отстранился, ощущение было такое, словно Пиппа, нехотя поднявшись из ванны, увидела, что полотенце на другом конце комнаты. Мозги разом прояснились.
– Спасибо, что подвез меня. И спасибо, что согласился не опровергать обман, будто мы убежали вместе. И еще, если ты не против, я была бы признательна…
Он снова поцеловал ее, и в этот раз язык раздвинул складку губ со смелой уверенностью, которая должна была бы ее оскорбить – он явно опытный любовник, – однако же, напротив, пленила. Она любит вызов. А Грегори и есть вызов. Он всегда им был.
Удерживая за шейный платок, Грегори целовал Пиппу основательно, дразня губы своими умелыми губами, и она отвечала на поцелуй, ни на секунду не позволяя ему взять верх. Она не знала, насколько хорошо у нее получается, но их неторопливое изучение друг друга становилось все нетерпеливее, все горячее. Правой рукой он теснее прижал ее к себе и углубил поцелуй.
