Для того чтобы увидеть мир глазами другого человека, нельзя просто напрячь воображение и надеяться тем самым добиться большей точности. Нельзя потому, что оптика, искажающая ваше видение, вам то зачастую невидима. Специалисты по продуктам питания из компании Clorax очень старались «влезть в башмаки» покупателей, но элементарно не понимали, как знание вкуса изготовленной по оригинальному рецепту приправы влияет на их оценку различных вариаций этой приправы. Вспомните об эксперименте, ставшим скромным испытанием притязаний человеческого эгоцентризма, – об эксперименте, в котором мы взяли фотографии добровольцев и попросили их спрогнозировать, насколько привлекательными их сочтут другие люди. В ходе одного из этих экспериментов мы ввели дополнительное условие: попросили добровольцев стать на позицию людей, рассматривающих фотографии, предупредив участников о том, что такие люди смотрят на их изображения другими глазами. Это сознательно сделанное предупреждение не разрешило «проблему оптики» и нисколько не повысило точность прогнозов.
Рассуждать о возможности преодоления «проблемы оптики» легче, чем преодолеть ее в реальности. Например, одобренное большинством развитых стран юридическое определение пыток таково: пытка – это «любое действие, сопряженное с умышленным причинением человеку жестокой боли или страданий, как физических, так и душевных». Такое определение предполагает, что люди, обязанные выявлять пытки, будут оценивать переживания, которых сами никогда не испытывали. Большинство интуитивно предполагает, что такие лица соответствуют возложенной на них задаче и способны с нею справиться. Например, Мишель Бахман, представитель Конгресса США, никогда не подвергавшаяся пытке утоплением, сочла себя достаточно информированной для того, чтобы заявить: «Я не считаю это пыткой». Она не одинока. Если вам никогда прежде не доводилось испытывать этого, сообщаю: это заявление походит на мысль о том, что, если лежащему на спине человеку льют в нос воду, это не так уж и плохо. В конце концов, ведь каждый день такое случается, когда вы принимаете душ.
Прежде чем пережить эту пытку в прямом эфире, чикагский радиоведущий Эрик Мэнкоу Мюллер тоже был уверен, что пытка утоплением – не такая уж скверная штука и ее не следует считать пыткой. Перед тем как подвергнуть Мэнкоу Мюллера этой пытке, сержант морской пехоты США Клей Саут сказал: «Обычный человек может переносить это в течение 15 секунд. Он будет извиваться, визжать и желать, чтобы с ним этого никогда больше не делали». На самом деле, сержант был не прав. Мэнкоу Мюллер продержался только семь секунд. «Это оказалось намного хуже, чем я думал, и это не шутка, – сказал Эрик. – Когда лежишь на спине с откинутой назад головой, а в тебя через нос закачивают воду, испытываешь странное чувство… Не хочу говорить, но это абсолютная пытка».
[173]
Никакое воображение не позволит вам понять, что такое пытки утоплением или лишением сна или, наконец, многолетнее заключение в одиночной камере, каково это – оказаться в положении, в корне отличающемся от того, в котором вы находитесь сейчас. Все мы можем наставлять других людей об опасности, не испытывая того, что испытывают они, но легко забываем об этом, когда сами начинаем судить других. Попытками представить себе ви́дение другого человека «проблему оптики» не решить. Эту проблему решаешь тогда, когда действительно оказываешься в чужом ви́дении или слушаешь человека, побывавшего там. Возможно, судьям необходимо совершить радикальный шаг и на себе испытать деяние или состояние человека, дело которого рассматривают, прежде чем они смогут верно оценить то, о чем судят.
Чужие умы могут быть пустыми полями, на которые мы проецируем собственные мысли и переживания, но по мере того, как мы больше узнаём о разуме других людей, этот разум становится более определенным. Другие люди – это профессора, или священники, или политики. Они – либералы или консерваторы, богатые или бедные, чернокожие или белые, мужчины или женщины. Эти видимые сущности сообщают вам нечто о незримом уме другого человека. Они могут соответствовать вашей собственной сущности, что позволяет предположить: разум у других представителей той же сущности подобен вашему разуму. Но другие могут принадлежать и сущностям, отличным от вашей (что позволяет предположить, что их разум тоже отличается от вашего). По мере того как вы узнаете больше о другом человеке, инструменты познания меняются. Либералы используют собственные убеждения для понимания мыслей других либералов, но никак не консерваторов – для этого они должны использовать свои знания о консерваторах. Атеисты могут пользоваться собственными убеждениями для понимания мыслей других атеистов, но для того, чтобы предсказать мысли мусульман, им надо будет воспользоваться теми знаниями об исламе, которыми они располагают. В 50-х годах ХХ века среди 4000 рабочих и управляющих низшего и среднего звена был проведен опрос на тему различных источников мотивации к труду. Опрошенных руководителей попросили также предсказать, как рабочие ранжируют эти мотивы.
[174]
Оказалось, что и руководители, и рабочие расположили свои фундаментальные мотивы очень похожим образом (корреляция расстановки мотивов у руководителей и рабочих очень высока, говоря точнее, ее коэффициент составил 0,76). Однако, когда руководители прогнозировали важность мотивов, которыми руководствуются рабочие, оказалось, что к рабочим они относятся почти как к представителям другого биологического вида. Между мотивами, которые руководители считали важными лично для себя, и мотивами, по их предположениям, ценными для рабочих, не было почти никакой корреляции (ее коэффициент равнялся 0,5, что не намного больше случайной корреляции).
Этот результат устойчив.
[175]
Как только «они» преобразуются в группу, «я» становится не важным. Запомните: существующие данные заставляют предполагать, что если человек – представитель другой группы, вы отбрасываете эгоцентризм и начинаете судить о мыслях этого человека на основании какого-нибудь стереотипа.
