Заприметив меня, он взмахом руки послал их к воротам, сам подошел, нахмуренный, настороженный и злой.
– Чем-то могу помочь?
Я покосился на его начищенный панцирь, служака, таким нравится бдить и охранять, поддерживать строгий порядок.
– Можешь…
– Чем? – потребовал он.
Голос его звучал резко, хотя я видел, что начальник стражи пытается его смягчить, ссоры с диким варваром не в его интересах, напротив, его работа – обеспечить тишину и покой в саду и дворце.
– Не знаю, – ответил я откровенно. – Знаю, только что помочь может всякий.
Он посмотрел поверх моего плеча на выглядывающую рукоять двуручного меча, перевел взгляд на новенькую перевязь.
– А вы не успели помочь себе самому в городе? Вино, женщины, драки?.. Меч, как вижу, выделки наших оружейников. Хорош?
– Очень, – признался я. – Чувствуется, что не воюете.
– Почему?
– Слишком хорош, – объяснил я.
Он нахмурился.
– Не понимаю.
– Когда воюют, – объяснил я, – делают оружия много. И когда много – качество хромает. Этот делали неспешно, очень неспешно. Он слишком хорош, даже из ножен вынимать жалко, а то затупится.
Он кивнул.
– Да, у нас мечи такие. А как наши таверны, женщины?
Я бесстыдно ухмыльнулся.
– Настоящие мужчины всегда все успевают.
Он не отводил взгляда, ветерок с моей стороны, так что почуял бы запах вина. И женщинами не пахнет в том смысле, что когда мужчина выходит от таких, по нему видно, где был и что делал.
– Вы похожи на человека, – произнес он сухо, – который успевает в самом деле. Вас устроили удобно?
Я отмахнулся.
– Нам, детям степи, удобно везде. Кто вон тот человек?
Он даже не посмотрел, куда я указал взглядом, все еще всматривался в мое лицо.
– Конунг Бадия, – ответил он негромко. Лицо стало непроницаемым, словно маска жреца из дерева. – Степной вождь племени мергелей. Довольно сильного и многочисленного, а теперь, усилиями конунга, еще и богатого.
– А что он делает здесь? Гонялся бы за козами…
Глаза начальника стражи чуть сузились, я не понял, на что так он среагировал, а ответил еще тише и после выжидательной паузы:
– Да, я вижу, вы не просто издалека, а… очень издалека. Здесь, в королевстве, уже все знают, что хотя правит Его Величество, приказы все чаще отдает Бадия. Ему в городе жить нравится больше. Вообще-то многим из кочевников это нравится, но конунг достаточно силен и отважен, чтобы осмелиться такое говорить вслух.
– Да, – пробормотал я, – по нему видно, что силен… и осторожен. Очень важное сочетание для политика.
Ланаян кивнул, и хотя выражение глаз прячет, но я заметил блеснувшие в них искорки.
– Да, ему среди вождей нет равных. К примеру, ярл Элькреф перед ним младенец.
Я пропустил мимо уже неслучайное упоминание ярла, к которому я прибыл, поинтересовался:
– А что его мергели? Еще не готовы растерзать за отступление от древних обычаев и за поклонение чужим богам?
– Кто-то готов, – ответил он осторожно, – кто-то нет.
– Почему?
– Почему нет единодушия?
– Да, – сказал я. – Как же честь рода, племени, верность отцам и традициям?
Он помолчал, вид такой, словно решает, что мне можно сказать, что еще рано, вот так и бывалые солдаты становятся осторожными царедворцами.
– Да, – проговорил он, – такие случаи бывали… в других племенах. Но конунг умен и все учел.
– Как?
– Часть старейшин, – ответил он, – сумел поселить здесь… сперва как бы временно для каких-то дел, а потом те и сами ощутили сладость жизни в большом городе.
– Я их видел, – сообщил я. – Когда ходил по городу. Выглядят, как вороны среди павлинов.
Он чуть усмехнулся.
– Вы, дети степей, выражаетесь очень образно.
– А вы?
– Мы предпочитаем точность.
– Чем здесь занят конунг?
Он ответил четко, хотя еще больше приглушил голос:
– Сейчас конунг все больше забирает власть в королевстве, хотя король, как мне кажется, этого даже не замечает. А если и замечает, то втайне рад, что с его плеч снимают тяжесть управления.
– Или не хочет замечать, – предположил я. – Когда ничего не можешь сделать, лучше делать вид, что все хорошо. А как вам это?
Я как выстрелил вопросом, но Ланаян не повел и бровью, смотрел мимо меня на дворец, лицо ничего не выражает, в глазах снова непроницаемая завеса, лишь вздулись желваки, но это можно трактовать по-всякому.
– Я всего лишь начальник стражи, – обронил он наконец. – Я слежу за порядком.
– За старым или новым?
– Некоторые полагают, – произнес он ровным голосом, – порядки совсем не изменятся.
– Ух ты! Почему?
– Город сам всех меняет, – пояснил он все тем же чересчур равнодушным тоном.
– А как считаете вы?
Он посмотрел на меня в недоумении.
– А вам это надо? Хорошо, мое личное мнение, но только личное, если конунг возьмет власть в городе, все будет зависеть от того, как много он возьмет в город людей. Своих, кочевников.
– А в чем разница?
Он нервно дернул щекой.
– Железной рукой управляет только телохранителями. В его племени, как у вас всех, – свобода. Пока кочевники заходят в города только для торговли, они ведут себя согласно древнему Закону о Мире, что подписали после окончания первой войны города и кочевники…
– А была и вторая?
Он с досадой отмахнулся.
– Не цепляйтесь к словам. Кочевники захватили Гандерсгейм в первой и единственной войне, но договор с побежденными составили мудро. Кто их надоумил, не знаю, однако все сотни лет он устраивал обе стороны. Кочевники страшатся городов, как чумы. Кто соблазняется нашим укладом и переезжает в город, тот навсегда потерян для племени! И потому все их обычаи направлены на то, чтобы углубить между нами незримый ров. Однако, если конунг приведет в город слишком много своих людей…
Он умолк, я наконец увидел на его лице признаки сильнейшей тревоги, он даже вздохнул глубоко и чуть задержал дыхание, будто прыгал в холодную воду.
– Нарушится равновесие, – пробормотал я. – Кочевники могут не раствориться, если их будет много.
Он вздохнул, плечи опустились.
– Не знаю, я не политик. Может быть, это и хорошо?
– Что хорошего?
