Я подумал, что кардинал не слишком умен, если не понимает, что истолковывать слова Христа принялись еще его ученики, как могли, конечно, эти простые и малограмотные люди, но развить в стройную систему сумели только такие безбожники, как Августин Блаженный, Тертуллиан и прочие Отцы Церкви. После их работ Церковь, получив руководство к действию, цепко взяла человека за шиворот и повела от рождения и до смерти по тернистой дороге к высокой горе со сверкающей вершиной, не давая сойти в сторону и полежать, как могут себе позволить даже козы.
– Мы еще вернемся к этому вопросу, – зловеще пообещал кардинал. – Пойдемте, отец Габриэль, нужно своими глазами посмотреть, чем на самом деле занят наш брат во Христе отец Дитрих…
Я вернулся во дворец злой и расстроенный, уже стемнело, везде горят свечи и слишком громко гремит музыка, эти трое из Ватикана наверняка скажут, что неуместно, я бы и рад согласиться, но я еще и майордом, должен быть демократом и потакать вкусам простых придворных и милых, но глуповатых дам.
На звуки музыки я пошел со странной смесью раздражения и удовольствия, играют неплохо, сразу поднялся на второй этаж, а там вышел на широкий балкон.
Внизу зал весь в огнях, ярко одетого народу полно, все танцуют. Мне они напоминают фигурки в сложных часах, которые обожали делать старинные мастера в угоду королям, когда с боем часов появляются из ниш эти раскрашенные и церемонно-неподвижные кавалеры, приближаются друг к другу и расходятся, не прикоснувшись. Время от времени проходят сквозь такой же церемонно застывший лицами строй женщин. В это время незамужние женщины, оставшись без присмотра бдительных нянек и старших братьев, и так чувствуют себя голыми, это смущение придает их лицам очаровательный румянец, глазки ликующе и чуточку блудливо блестят…
Века пройдут, пока появится отвратительно вульгарный танец, который при многих дворах поспешат запретить, в нем к даме не только можно прикасаться кончиками пальцев, но и обнимать ее – неслыханное дело! – за талию, а танцевать с партнершей разрешено, держа ее на расстоянии всего двух ладоней.
Но сейчас до вальса, как до луны, между этими вот церемонными, когда нельзя даже улыбаться, будет целая эпоха бальных, когда не ходишь вот так строем мужчин сквозь строй женщин, держа спину прямой, а морду каменной и значительной, а танцуешь с кем-то одной, эпоха, как говорится, индивидуальных танцев…
Когда смотришь вот так сверху, как я с балкона, бальные танцы всегда напоминают мне богатый украинский борщ, такой же густой и цветной, когда хохлушка старательно размешивает его поварешкой…
– О чем задумались, благородный сэр, – пропел кокетливый голос за спиной, – об устройстве государства или новых способах шнуровки женских корсетов?
Бабетта подошла вольной и кокетливой походкой, так это трактуется здесь, признак вольных нравов, а через сотни лет так будут ходить строгие чопорные дамы из высшего света. Та же ситуация, что и с вальсом, сперва распутный танец, фи, как не стыдно, потом – строгая классика.
– О, это вы, прекрасная миледи, – ответил я. – Какое задание выполняете на этот раз?
Она капризно наморщила губки:
– Ну вот, сразу задание… А просто повеселиться?
– Мне кажется, – сказал я откровенно, – вам, как и мне, не так интересно веселиться, как чем-то заниматься. Кого-то замышляете перевербовать?
Она засмеялась, шутливо ударила меня розовыми пальчиками по руке, я ощутил тонкий запах духов.
– Ах, оставьте такие мысли! Ваши люди настолько чисты и верны вам, что ни деньгами, ни землями, ни титулами не оторвать от вас. Все вам настолько преданы, просто завидно.
– Уже пробовали?
Она кивнула:
– И не раз. Не я, не смотрите с таким укором, а то мне в самом деле станет стыдно… Интересное, наверное, чувство! Я такими простыми делами не занимаюсь.
– А какое дело у вас сейчас?
Она засмеялась и кокетливо стрельнула в меня взглядом:
– Вы безумно удивитесь, но скажу правду. Должна просто осмотреться и оценить обстановку. Ваше вторжение было слишком необычным, чтобы попытаться как-то действовать по старым шаблонам. Император при всей его мощи тоже не хотел бы попасть впросак… В Орифламме не просто вторглись войска соседнего королевства, отыскав дорогу…
Я спросил с интересом:
– А что?
– Вы другие, – сообщила она мне новость. – Вы все спаяны больше, чем верностью вам лично, верностью и преданностью церкви. Вы все действуете так, будто вас ведет некая высшая воля…
Я перебил:
– Это так.
Она отмахнулась:
– Да ерунда, ничего высокого нет, однако эта вера творит в самом деле чудеса. Таких людей всяк хотел бы иметь на своей стороне, но беда в том, что у вас своя сторона, и эта сторона…
– Бог, – договорил я. – Да, с нами Бог, так кто же против нас?
Она усмехнулась, взяла меня под локоть, мы прошли на другую сторону зала, из окон виден двор с гуляющими там придворными, не пожелавшими тратить время на танцы.
– Император заинтересован в спокойствии своих владений, – сказала она. – Не выдам особой тайны, если скажу, он давит на Его Величество, чтобы тот установил с вами какие-то отношения. В конце концов, вы оба подданные императора, потому должны жить в мире. И сотрудничать.
Я поморщился:
– Жить в мире… это можно, пока на разных концах страны, но сотрудничать?
Она улыбнулась, но глаза стали серьезными:
– Сотрудничать придется. Не знаю как, но придется… Его Императорское Величество настаивает, чтобы король вернулся в Геннегау.
У меня вырвалось:
– Что? Это его воля?
– Это столица, – пояснила она, как ребенку, – король не может слишком долго пребывать на окраине. Сейчас Его Величество занят проверкой работы королевских управителей в Ундерлендах, так это звучит официально, но, как вы понимаете…
– А вот не понимаю, – огрызнулся я. – Почему должен понимать такие странности?
Она смотрела на меня очень серьезными глазами:
– Ричард, я очень хорошо к вам отношусь, честное слово. Но вы уже не простой рыцарь. Вы управляете большими массами вооруженных людей, под вашей властью целое королевство… и потому хотите или нет, но вынуждены играть по сложившимся правилам.
Я пробормотал:
– Вы сами упомянули, что мы несколько иные. Мы в самом деле спаяны единой идеей, целью и стремлениями. И преданы в первую очередь Богу, а мне лишь потому, что я здесь как бы первый после Бога…
Она восхитилась:
– Обожаю вас за скромность!
Я кивнул:
– Спасибо. Так уж получилось, что эти люди сами убедили меня в своих идеях, а потом я их взгляды так подал им же, что меня и сочли наиболее преданным Господу. Самое странное, что фактически и есть именно так, хотя моя преданность несколько иного свойства, и многие пришли бы в ужас, увидев некоторые ее грани…
