Отец Гэбриэль нахмурился, сказал резко:
– Какие реалии? Учение Христа вечно и неизменно!..
– Абсолютно согласен, – сказал я поспешно. – Но сейчас филимистян, карфагенян и халдеев больше нет, верно? А с рыцарями нужно говорить чуть иначе, чем с теми древними народами. Церковь, кстати, делает это весьма успешно. Возможно, вы этого еще не знаете, но Церковь со своей ролью вести народы вперед в будущее пока справляется.
Прелаты окрысились, даже отец Раймон обиделся, только кардинал, старый волк и очень уж искушенный в словесных сражениях боец, сделал вид, что просто не заметил шпильку ввиду ее безвредности для его дубленой шкуры.
– Кстати, – произнес он, – у меня еще один вопрос. На сегодня, думаю, последний…
– Смиренно слушаю вас, ваше высокопреосвященство.
Он бросил на меня угрюмый взгляд, не издеваюсь ли, говоря о смирении, вот так стоя с гордо вскинутой головой и выставленной вперед ногой, словно перед ударом.
– Почему вас покинул молодой рыцарь, – спросил он неожиданно, – ранее поклявшийся служить вам?
Меня обдало холодом, тянущая пустота возникла в груди.
– Сигизмунд?
Он кивнул:
– Да. Что вы о нем скажете?
– Это была сама чистая душа, – ответил я, – какую я только встречал. Нет, самая чистая душа, какая вообще может существовать на свете!
Он снова кивнул, в глазах разгорался огонек хищника, что уже догоняет жертву:
– Как ни странно, в этом мы с вами согласны. Но почему он вас покинул?
– Я не соответствовал его критериям святости.
– Слишком размыто, – заметил он холодно. – Поконкретнее, пожалуйста.
Я вздохнул, сколько времени прошло, но заноза до сих пор ноет в сердце.
– Я позволил дьяволу забрать ведьму, – ответил я. – Хотя, возможно, мог бы побороться за ее душу.
Он вперил в меня жадный взгляд:
– Так-так, расскажите подробнее. Почему не поборолись? Разве дьяволу можно уступать без боя?
– А вы считаете, – спросил я, – с ним нужно спорить всегда?
– Конечно, – ответил он убежденно.
– А если скажет, что два и два равно четырем?
Он поморщился:
– Давайте вернемся к вашему случаю. Даже великие грешники, если успевают покаяться, получают прощение. Ведьма взывала к вам?
– Взывала, – подтвердил я.
– И что?
Я сказал зло:
– Я – не Христос!.. Я не подставлю левую щеку, не надейтесь. Мир держится больше на справедливости, чем на милосердии, если вы этого еще не знаете. А справедливость одна для всех. Я, как паладин, обязан блюсти именно справедливость, а не драться за тех, которые в данный момент считаются «нашими». Та женщина продала дьяволу душу в обмен на земные блага. И пользовалась ими до самой старости! И что же, в последний момент успеет покаяться и – спасена?.. Да какой же тогда я паладин, если вступлюсь за такую? Дьявол забрал ее по справедливости!
Он напомнил жестко:
– Разве в Писании не сказано, что покаявшийся получает спасение? Вы не согласны с Писанием?
– Согласен, – отрезал я.
– Тогда почему же?
– Потому что живем здесь и сейчас, – сказал я злобно. – На этой земле. На той самой, к которой всегда прибавляют слово «грешная». Насчет покаяния в последний момент – это из области идеального. Вот когда на земле будет это идеальное общество, тогда да, а пока все законы работают с поправкой на реальность. Это вы там в стерильном мире, а я здесь по колено в крови пополам с дерьмом!.. И здесь пока что лучше работают древние законы: зуб за зуб, кровь за кровь, хотя постепенно двигаемся, да, двигаемся к более гуманным заповедям Христа.
Он подобрался, как перед прыжком на добычу:
– Значит, по-вашему, заповеди Христа… не нужны?
– Не передергивайте, – сказал я мрачно. – Я сказал, это идеальные законы. Прекрасные и справедливые. Но чтобы работали, их нужно снабдить подзаконными актами. Пунктами и подпунктами. Когда, кому, за что и сколько. Законы Христа – это основа, фундамент, но на фундаменте не живут. Сперва нужно построить стены, возвести крышу, вставить двери и окна, завезти мебель…
Отец Гэбриэль торопливо вмешался:
– Скажите, а не гордыня говорит в вас, когда вы решили, что можете подправлять законы Христа?
– Не подправлять, – уточнил я, – а развивать. На его фундаменте строить стены. Или хотя бы положить кирпичик. Таких, как я, надеюсь, много! Вырастут стены, возведем прекрасное здание. А тот, кто надеется, что законом «Ударившему по правой щеке подставь левую» можно воспользоваться, жестоко обломится. Я уже знаю ряд подзаконных актов насчет нырка под руку, двойного разворота с ударом ногой в челюсть или в пах и прочих интересных моментов толкования этого красивого закона.
Отец Гэбриэль злобно ухмылялся и так торопливо строчил на листе пергамента, что сломал перо, торопливо схватил другое и, не отряхнув каплю чернил, стал спешно записывать мои крамольные слова.
Кардинал с укоризной покачал головой.
– Вы гораздо более опасны, – проронил он, – чем полагают в Ватикане. Хорошо, сэр Ричард, на сегодня все. Можете идти.
Сцепив зубы, чтобы не выругаться, я произнес сдержанно:
– Счастливо оставаться, святые отцы. Да будет ваша работа угодна Господу.
Глава 17
Меня раскачивало от бешенства так, что хватался за стены. В глазах кровавая пелена, давление как у парового котла перед взрывом, дыхание обжигает горло.
В саду воздух вокруг меня зашипел, как масло на раскаленной сковороде, кто-то шарахнулся в сторону, потом донеслось испуганное, что господин гневен, лучше не попадать под горячую руку. Я понимал, что сейчас натворю нечто, о чем буду всю жизнь жалеть, могу вообще что-то непоправимое, а то хуже всего – непотребное, старался дышать глубже, напоминал себе настойчиво, что мелких и дрянных людей немало даже в Церкви, но я не они, я вообще-то все равно орел и умница, как бы под меня ни копали, я должен взять себя в руки, не всегда же я такое дерьмо, что брать противно…
В сторонке послышалось осторожное покашливание. Отец Дитрих остановился и смотрел на меня тревожными глазами.
– Сын мой, – произнес он успокаивающе, – на тебе лица нет! Что стряслось?
Я прорычал:
– Мир рухнул, отец Дитрих!
Он покачал головой:
– И тебя раздавил?
– Нет, – рыкнул я. – Держу вот на плечах.
– Поставь на место, – посоветовал он. – Трудно?
– Еще как…
Он посмотрел на меня с непонятным выражением в глазах:
