Они шли за мной и по бокам, даже не спрашивая, куда я направился, самые удобные подданные для любого правителя, а я увидел громаду собора и ускорил шаг.
За спиной послышались шаги бегущего человека. Все разом ухватились за рукояти мечей, но нас догонял бледный и взволнованный барон Альбрехт.
– Я услышал, – сказал он, задыхаясь от быстрого бега, – сперва не поверил… потом вспомнил, что дело касалось сэра Ричарда… а это значит… ожидать можно еще и не такого…
– Сплюньте, – посоветовал Арчибальд.
Торрекс озабоченно покачал головой.
– Дорогой барон, я прошу вас провести тщательнейшее расследование. Кто, почему, как сумели… Потрясите колдунов и магов.
Альбрехт поморщился.
– Дорогой друг, вы же понимаете… Помимо магов, мог кто-то из придворных. Мы же не проверяем, у кого какие амулеты?.. Хорошо, тут защита многоуровневая. И сэра Ричарда, как я понял, нечто уже приняло под защиту этих стен. Пусть еще не во всем, но все же… Вы правы, сэр Ричард, не стоит вам уходить из дворца! Похоже, он уже начинает вас считать владельцем и берется защищать.
– Кто? Воин?
– Нет, дворец.
Я отмахнулся.
– Думаю, он настроен защищать короля.
Барон посмотрел на меня холодно.
– Дворец из камня, а значит, дурак. Он мог решить, что король – вы. Что с дурака возьмешь?
Мы подошли к воротам собора, я приготовился постучать, но они распахнулись, навстречу торопливо вышел отец Дитрих. Его озабоченное лицо просияло.
– Ох, сэр Ричард… все в порядке?
– А что могло? – спросил я.
Он вздохнул.
– Наши отцы ощутили, как нечто злое и бесконечно сильное пронеслось над городом и пропало за стенами королевского дворца. Хоть и поздно, я хотел предупредить.
Я сказал бодро:
– Уже справились, отец Дитрих.
– Господь вас хранит! – сказал он с чувством.
– Да, – согласился я. – Даже руками языческих божков.
Он перекрестился.
– Но ведь все создано Господом, не так ли? Заходи, сын мой. Я вижу, ты в смятении.
Я оглянулся, лорды смотрят выжидающе, на лицах готовность идти за мной хоть в ад, не только в церковь.
– Подождите здесь, – велел я.
Барон Торрекс сказал решительно:
– Ваша светлость! Эскорт должен быть отныне всегда…
Я повысил голос:
– Много он помог только что? Ждите!.. Или топайте по своим делам! Вам что, совсем делать нечего?
Они склонили головы, я ощутил, что перегнул, накричал на верных соратников, но лишь повернулся и пошел в собор, а за спиной слышался тихий говор и шевеление, как всегда, когда все осторожно посматривают друг на друга.
Я едва удержался от желания хлопнуть погромче дверью, но и здесь их открывают передо мной заблаговременно, а потом закрывают. Разница лишь в том, что часовые не кланяются, в отличие от придворных.
Отец Дитрих шел рядом, в соборе народу немного, но все кланялись, к отцу Дитриху то и дело обращались с просьбой благословить, иногда выставляли вперед детей, Великий Инквизитор их осенял крестом с особенной охотой.
Пройдя большой зал, где будут стоять стройные ряды кресел, мы оказались у стены, где среди вырезанных из дерева статуй святых добавилось изображение Марии Магдалины. Свежее, недавно выструганное, пахнет лаком и недавно снятой стружкой, а само дерево еще не удалось искусственно состарить, чтобы не выделялось из длинного ряда мужчин.
– Намек на исправившуюся блудницу? – спросил я.
Он покачал головой.
– Скорее, чисто житейское. Женщины должны видеть, что церковь их чтит так же, как и мужчин. Вообще, сын мой, в отношении их пока много неправедного. Церковь старается это поправить.
– В смысле?
Он пояснил кротко:
– Женщина – первое человеческое существо, попавшее в рабство. Женщина стала рабой еще тогда, когда рабов не существовало. Но церковь медленно поворачивает громоздкий корабль человеческого мнения в правильную сторону.
Я удивился:
– Церковь? А я думал… гм…
Он кивнул.
– Отцы церкви смотрели дальше нас. Святой Августин изрек: если бы Бог назначил женщину быть госпожой мужчины, он сотворил бы из головы, если бы – рабой, то сотворил бы из ноги; но так как назначил быть подругой и равной мужчине, то сотворил из ребра. Так что, сэр Ричард, нравится нам это или нет, но церковь уготовила в будущем женщине те же права, что и мужчине.
Я покрутил головой, сказал озабоченно:
– А про обязанности святой Августин ничего не говорил? А то женщины за права ухватятся охотно, эти лисы ничего из рук не упустят, но обязанности брать на себя не восхотят.
Он развел руками.
– Привыкнут. Возьмут. Никуда не денутся. Прав без обязанностей не бывает.
– Жуткое будущее рисуете, – сказал я. – Не могу даже представить такой страх. Ишь, равные права… Как? Обращаться с нею надо с крайней осторожностью, так как Господь сделал ее из кривого ребра. Не сумел или не захотел создать ее прямее, так что если захочешь выпрямить – поломается, а оставишь в покое…
Отец Дитрих вздохнул и закончил:
– …станет еще кривее. Ты пришел, сын мой, сказать что-то тревожное о положении в Геннегау?
– Во всем королевстве, – уточнил я. – У меня странное ощущение, что активизировались некие силы… возможно, даже противоположные, с нашим приходом сюда. Плюс приманка в виде Тоннеля в северные королевства. Я хочу съездить в Тараскон и посмотреть, как там продвигается строительство порта.
– А Гандерсгейм?
Я скривился.
– Что мне все напоминают об этом маркизате? Там ждет не одиночное сражение, а длительное выдавливание противника с его мест, строительство крепостей и новые осторожные наступления… пока не прижмем последних защитников к Хребту или не загоним по ноздри в океан. Войска выступят не раньше, чем через неделю, а до первых соприкосновений с противником пройдет еще две.
– Если не больше, – согласился он. – Но все же не разбрасывайся, сын мой. Твои силы тоже не бесконечны.
– Не разбрасываюсь, – сказал я тоскливо. – Меня просто разрывает жажда все успеть и везде быть одновременно. Что делать, я слаб.
Он вскинул брови в безмерном удивлении.
– Почему так решил?
– Потому что это слабость.
Он покачал головой.
– У слабого нет слабостей. Слабости – качество сильных.
Из собора я вышел, заручившись обещанием отца Дитриха и с его стороны присматривать за ситуацией в Геннегау, а то энергичные лорды наломают не только дров.
