– Почему смолой, – сказал я успокаивающе. – Такие страсти себе напридумывали!
– Так священники говорят же…
– Может быть, придется сидеть вовсе не в смоле? Кипящая вода не такая уж и горячая.
Он взглянул хмуро, снова дернул плечами и дальше покачивался в седле молчаливый, как придорожный камень. Тропка, сделав два резких поворота, пошла вверх. Стены справа и слева медленно опускались, коридор неба вверху становился все шире, яснее. Наконец из-за каменного верха выметнулась волна ослепляющего света и, обрушившись на всех нас незримой тяжестью, выжгла забравшуюся в складки одежды тьму и сырость.
– Хорошо, – выдохнул Торкилстон. – Как вы здесь только и живете…
Жак удивился:
– А у вас иначе?
Торкилстон повертел головой, во все стороны либо мирная зеленая долина, либо рощи, высится одинокий престарелый утес, на нем устроились кусты, на глазах запуская в щели корни и мстительно отламывая один массивный кусок за другим.
– Нет, – признался он. – Только у нас зверья побольше…
Из-под ног выпорхнула испуганная птица, суматошно хлопая крыльями, из ближних кустов рассерженно хрюкнул вепрь. Жак усмехнулся, поправил мешок за плечами и поехал быстрее.
Я посматривал на каменную стену ущелья, вся из огромных белых камней, похожих на мешки с песком, уложенные на пути разливающейся реки. И сложены так умело и так подогнаны, что обязательно подумал бы о руке человека, если бы уже такие не видел совсем в других местах, где магией и не пахнет.
В одном месте Жак придержал коня, ожидая нас, повел рукой.
– Видите вон там гору?
Торкилстон переспросил:
– Черную или двуглавую?
– Черную, – ответил он. – Можно бы мимо нее, так короче, но там всякие странные вещи…
– Ну-ну?
– Говорят, – сказал он, – в древности она была обыкновенной каменной, как и все. Потом с моря подул странный ветер, что превращал деревья в траву, а траву в кристаллы соли, птицы и звери вообще превращались в непонятно что… А гора эта, что оказалась на пути и приняла весь удар, раскалилась докрасна, от нее пошел жар, все вокруг выгорело, даже земля превратилась в пепел!.. Потом увидели, что она стала вся железной! Приезжали кузнецы, смотрели, ходили, но никто не смог отщипнуть хотя бы кусок, с тем и уехали.
Ордоньес пробормотал:
– Ого!.. Какие бы из нее мечи отковали…
Жак отмахнулся.
– Там металла на все мечи и доспехи ста королевств хватит!.. Если не тысячи. Но возле нее не только теряешь, где восток и запад, но даже Солнце восходит с другой стороны! Говорят, можно увидеть мертвых и отдать душу дьяволу.
Я прислушивался вполуха, Зайчик идет медленно, снисходя к мелким лошадкам, размерами больше похожих на осликов, и так уже устали, Бобик жадно шныряет по кустам, иногда что-то приносит еще трепыхающееся и сует то Ордоньесу, то сэру Торкилстону, еще не выбрав собирателя добычи.
Солнце медленно клонится к закату, со стороны леса начала угрожающе приближаться несоразмерно длинная тень, но верхушки деревьев и дальнего склона гор ослепительно блещут золотом, словно горят в огне.
Ордоньес прищурился, рассматривая воспламенившиеся облака.
– Добраться бы до села хотя бы. Не люблю, когда в постели пусто. Как-то нехорошо…
Торкилстон поморщился.
– Мальчишки… Только и думаете о бабах. Мы мужчины или где?.. Нам надо о деле.
– Да мы о деле, – мирно отозвался Ордоньес, – но вы, благородный сэр рыцарь, когда шли через захваченные города и села, всегда думали о своей жене?
– Всегда, – отрезал сэр Торкилстон с достоинством. – Мало ли какие женщины попадались… А я нет-нет да и сохраню верность!.. Потому что у нас всегда есть нечто выше этих вертихвосток…
Он прервал себя на полуслове, насторожился, даже привстал в стременах. В сторонке за деревьями ясно слышались крики и призывы о помощи.
– Мы идем! – крикнул он страшным голосом и, обнажив меч, повернул лошадку в ту сторону.
Ордоньес развернулся почти одновременно с ним, но меч обнажил не сразу, а когда оба доскакали до деревьев.
Зайчик посмотрел на меня с вопросом в умных глазах, я пожал плечами.
– Что делать, придется…
Он весело ржанул и понесся в ту сторону, Бобик послушно держится рядом, помнит мой строжайший запрет ввязываться в непонятные разборки людей.
Деревья разнесло в стороны, словно раздернули занавес, там полянка и группа бедно одетых крестьян, похожих на переселенцев, судя по скарбу на двух телегах. С десяток свирепого вида мужчин избивали их, другие с хохотом хватали скудное добро с повозок, а один даже ухитрился сорвать с молодой женщины платье.
Торкилстон завопил диким голосом:
– За Тараскон!
Ордоньес помедлил, но сориентировался быстро и прокричал лихо:
– За Черро!
Разбойники и крестьяне оторопели, явно никогда не слышали таких названий, а Торкилстон и Ордоньес ворвались и начали рубить во все стороны.
Я быстро поднял лук и, наложив стрелу, прицелился. Все сперва оторопели, три стрелы нашли цель, потом стало труднее, все смешались в кричащую и вопящую кучу, крестьяне в ужасе разбежались, женщины приседали к земле и закрывали головы подолами платьев, дети плакали, а Торкилстон и Ордоньес несколько мгновений рубились в стиле опытных воинов спина к спине, но быстро поняли, что на них перестали бросаться почти сразу, пошли догонять убегающих и убивать в спины.
Напоследок я убрал лук, послал Зайчика вперед и начал раздавать удары мечом направо и налево, сперва плашмя, потом рассвирепел без всякой причины и бил уже зло, быстро, стараясь, чтобы каждый удар был смертельным.
Жак держался в сторонке, хотя с его развитой фигурой мог бы, конечно, однако предпочел наблюдать за схваткой. Когда на ногах не осталось ни одного разбойника, я отъехал в сторонку, пусть благодарности принимают Торкилстон и Ордоньес, тщательно вытер окровавленное лезвие.
Жак смотрел на меня во все глаза, я сказал раздраженно:
– Постарайся вести нехожеными тропами, что ли…
Он переспросил:
– Нехожеными? Это как?
– А чтоб вот такие бедняки не попадались, – пояснил я зло.
– Вы сделали доброе дело!
Я поморщился.
– В этом мире помогать надо всем. Но тогда не сдвинемся с места. Ты все понял?
В моем голосе я сам ощутил угрозу, Жак сказал поспешно:
– Да-да, ваша светлость, все понял. Ваши друзья слишком чисты сердцем, хотя уже и не восторженные юноши… А вот вы – да, взрослый.
Судя по его тону, это было близко к ругательству, но я такие мелочи проигнорировал, политика интересует результат, а не его обертка.
