– Будем ждать? – спросил Торкилстон.
Я не успел ответить, Ордоньес сказал грохочущим голосом:
– Неужели ждете, что сэр Ричард скажет «да»? Он сам сейчас же ринется вслед за Бобиком изучать этот… довольно любопытный сарай.
– Тогда и я, – сказал Торкилстон.
Они исчезли раньше меня, захватив Бобика. Торкилстон сообщил, что хочет расспросить начальника дворцовой стражи, как он справляется с такой махиной, Ордоньес сказал весело, что посмотрит на предмет свободных женщин.
Я подошел к широкому окну, отсюда такой прекрасный обзор доброй половины сада, и уставился бараньим взглядом. Ощущение, что мы не прибыли неожиданно, стало отчетливее. Если бы в самом деле врасплох, суматохи было бы намного больше. А так гуляют, переговариваются. Или считают Сен-Мари чем-то вроде захудалой деревушки?
Ладно, это потом, а сейчас что я могу и чем готов воспользоваться? Особенно, если не забывать, что я теперь больше, чем паладин. Увы и ах. Паладин – это благородный рыцарь, безупречный во всех отношениях, неспособный к подлости, предательству, лжи, обману. Он творит благородные дела по свойствам своей благородной натуры, а уж такая у него от рождения или его таким воспитали благородные учителя, не суть важно.
Я же та свинья, что при взгляде на женщину мгновенно представит, что у нее под одеждой, что и как с нею можно проделать, но я любезно улыбаюсь ей и говорю возвышенно о поэзии и движении звезд, ни взглядом, ни словом не давая понять, что в первую очередь обратил внимание на ее сиськи и жопу. Я еще как могу подличать, это же норма в моем срединном королевстве, только там это обыденность и подлостью не считается, это так называемое выживание, однако поступаю по-паладиньи через «не могу» и «не хочу», а это куда более высокая цена.
Одно дело не подличать, повторил я себе задумчиво, потому что незнаком с этим понятием, каким был, к примеру, Сигизмунд, вообще не умеешь, другое дело, когда умеешь и можешь…
Значит, цена моего благородства намного выше, чем у, скажем, того же благороднейшего Сигизмунда, который вообще не понимает, как это можно не сдержать слово, нарушить клятву верности или ударить в спину. Я-то понимаю, еще как понимаю…
Может, потому раскаявшаяся блудница и дороже Господу?
В комнату без стука вошла очень молоденькая пышная девушка, румяные щечки, так и хочется укусить, умильные ямочки, блестящие веселые глаза и крупная грудь в низком вырезе платья.
– Сеньор, – произнесла она виноватым голосом, но глаза смеялись, – меня прислали постелить здесь, как вам удобнее…
Я оглянулся на ложе в дальнем конце огромной комнаты, его и не видно за опускающимися шторами.
– Стели, – согласился я.
Она спросила с заминкой:
– Может быть, у вас какие-то особые пожелания? Говорят, вы из другого королевства, а там у вас все по-другому…
Я отмахнулся.
– Да все точно такое. Все до тошноты одинаковы. Это насекомые все разные, их Господь выделывал с особой любовью и тщанием, а людей настрогал одинаковых, что обидно… Ты убирай, а я пойду пройдусь по саду.
На выходе я ослеп от яркого блеска, сверкания струй в фонтане, вода стекает даже с листьев деревьев, где в каждой капле нестерпимо горит яркое солнце. Лучи просвечивают сквозь листву, и по широкой аллее, усыпанной золотым песком, колышутся призрачные узорные тени.
Несмотря на фонтаны, жарко и душно даже здесь у земли, а что там наверху, куда возносятся вершины деревьев, страшно представить. Огромные цветные бабочки облепили стволы деревьев и не реагировали, когда я помахал рукой, и только когда взял одну за сложенные крылья, она вяло попыталась освободиться, а другие сонно, как отяжелевшие от сытости гуси, перепорхнули на дерево по соседству.
Над кустами поднялась тонкая шея антилопы, ясные девичьи глаза посмотрели с укором.
– Лежи, дура, – сказал я ласково, как мы обычно говорим с горячо любимыми женщинами, – так и быть, сегодня бить не буду.
Она со вздохом облегчения опустилась в густую траву, мужское слово твердое, когда оно нам ничего не стоит.
Вдали послышались чистые девичьи голоса, игривые и задорные, через минуту на соседней аллее показалась группа девушек. Яркие платья, высокие головные уборы, я смотрел с удовольствием, и тут сердце трепыхнулось раньше, чем я понял, в чем дело.
Впереди спокойно не идет, а плавно плывет, аки лебедь по зеркальной воде, девушка в голубом платье, чьи золотые волосы увенчивает небольшая кокетливая корона. Но даже, если бы я по дурости не сообразил вдруг, что это корона принцессы, догадался бы по той ауре властности и величия, что распространяется от нее с такой силой, что может сдвигать камни.
Среднего роста, с хорошей, но не чересчур фигурой, она как будто даже не задумывается, что она – принцесса, это ей не нужно, об этом говорит и знает весь мир, ей эти мелочи ни к чему…
Сразу за нею идут двое: одетый пышно и ярко юноша с лютней в руках, пиликает что-то на ходу, и непривычно рослая женщина, непривычная в первую очередь тем, что на ней почти нет одежды, во всяком случае, я отсюда не рассмотрел, а сразу легкие кожаные доспехи, укрывающие торс и ноги до середины бедер, а дальше… стыд какой, ноги совершенно голые вплоть до сапог с низкими голенищами.
Руки от самых плеч тоже обнаженные, я всмотрелся в них недоверчиво и внимательно, не чудится ли, и понял, почему ей позволительна такая вольность. Это не женские руки, во всяком случае не те трепетные и слабые, которыми нужно обхватывать шею избранника. У этой женщины на руках ни капли сладостного женского жирка, который так обожаем, одни мускулы – тугие, продолговатые, вздутые, уложенные красиво и плотно, и при взгляде на них не появляется ничего эдакого мужского, в смысле, эротического…
Они прошли мимо, я наблюдал из-за деревьев и рассмотрел выглядывающие из-за спины богатырши рукояти двух мечей. Перевязи тонкие, украшенные золотым шитьем, пояс по-женски узкий, тоже украшен мелкими жемчужинами, на предплечьях холодно поблескивают стальные браслеты, достаточно широкие, чтобы перехватить ими удар ножа или слабый взмах меча.
Она замедлила шаг, все обогнали ее, она остановилась, задумчиво глядя им вслед. Я тихонько вышел и шагнул через газон в ее сторону.
Мгновенно обернувшись, она встретила меня резким выпадом меча. Острие холодно блестело совсем близко от моего горла, я остановился и примирительно улыбнулся.
– Ты просто чудо…
Она смерила меня холодным взглядом с головы до ног, у самой глаза светло-голубые, черты лица правильные, хотя чересчур широка нижняя челюсть и не по-женски выдвинут подбородок. У женщин должен быть как можно мельче, это указывает на кротость и послушание, что так нужно мужчинам, а эта сама кого угодно нагнет, если подойдешь слишком близко.
– Ты кто? – произнесла она злым голосом. – Я тебя заметила сразу.
– Знаю, – ответил я. – Может быть, опустишь это железо? Я топал, как стадо слонов, чтобы ты заметила.
