Она сопела рассерженно, я видел по ее лицу, что для нее все просто, мысленно погладил себя по голове: какой же я умница, сложный и многогранный, вижу под разными углами и аспектами, прям как стрекоза какая с ее фасеточным зрением.
– Идите, леди, – велел я милостиво, но твердо, – моя светлость все берет под свой державный контроль. Христос вообще объявил, что лично отомстит за всех, потому никто никому самолично вендетту объявлять не должен.
Она буркнула:
– Как же он отомстит?
Я пожал плечами:
– Не знаю. Как-то по-своему. К примеру, даст много денег, виновный сопьется и помрет от белой горячки. Или утопнет в бочке во время купания. Или захлебнется в блевотине, простите за грубость, как великий вождь укров Аттила… Идите, идите!
Она ушла, хмурая и все еще не убежденная, но женщин пока еще никто в мире не убедил, что вообще-то неважно, мне убеждения их как-то лесом, послушание и выполнение намного важнее.
Глава 11
После ужина все разбрелись по спальным местам, я поднялся в свою каморку, постоял у окна. Далеко в ночи страшно полыхает космато-красным, длинные языки рвутся в небо, исчезают и возникают, а внизу за черными двухмерными скалами, подсвечивая верхушки, нечто дикое трещит, грохочет, сотрясает землю.
Когда мчишься верхом при слепящем солнце, такое не замечаешь, а стук копыт заглушает любой далекий грохот, подземные толчки тоже не ощутить при скачке, но сейчас в ночи страшновато смотреть на пугающе-лиловое небо вокруг жуткого пожара и слушать звуки неумолкающего подземного процесса. Тучи снизу словно поджаренные оладьи, рыхлые, бесформенные, с багровой корочкой, а дым поднимается черный и похожий на злого дракона.
Еще в дороге граф Гатер буднично сообщил, что к таким мелочам привыкли, это как дождь с градом, что прошел мимо. Я наконец лег, закинув одну руку за голову, а другую опустил с кровати и почесывал громадную голову Бобика, что довольно сопел и приподнимал башку, а потом перевернулся на спину и подставил пузо.
Мысли вернулись к тому странному замку, в недрах которого я тогда очутился, сознание начало заволакивать дремой, и вдруг сильный озноб пронизал меня с головы до ног и заледенил сердце…
Вокруг меня недобрая тьма, я снова в том же оскорбительно исполинском зале, где сразу чувствуешь свое ничтожество. Я понимал, что это сон, но слишком отчетливый, и если здесь прищемлю пальчик, после пробуждения обнаружу кровоподтек…
Прямо через каменный пол проросла и застыла в грозном ожидании черная неопрятная трава. Высотой мне до пояса. Жесткие прямые стебли стеклянно позвякивают, соприкасаясь. Идти через такую страшновато, я присмотрелся и понял, что внизу не камень, а нечто трухлявое, полурассыпавшееся и опасное, можно наступить и ухнуть с головой в жуткие бездны.
Из стен, казавшихся незыблемыми, торчат рогатые ветки, с иных свисают космы черной плесени. Помещение показалось древним, заброшенным, рассыпающимся, но я присмотрелся, и стало еще страшнее. Не запустение, здесь так и должно быть, и чем больше паутины, плесени, застарелого мха – тем лучше и естественнее для этого чудовищного мира…
В окно на фоне черной безлунной ночи заглядывает дерево с мучительно и неестественно изогнутыми ветвями, словно в нестерпимой боли, и вообще здесь весь лес похож на стадо гигантских спрутов, что вышли на сушу.
Я двигался медленно, превозмогая незримое сопротивление, словно шел по горло в воде. На меня медленно и грозно наползает темный провал входа в другой зал, сердце мое замерло, но я заставил непослушные ноги сделать шаг, еще один и оказался в другом зале.
Здесь голый пол, выложенный плитками с геометрическим узором, а в той части, где кресла для сюзерена и его близких, высится чудовищная статуя, упираясь головой в потолок.
Я приблизился и с дрожью рассмотрел, что человеческая у нее только фигура, да и то не очень, морда звериная, вытянутое рыло принадлежит пресмыкающемуся, мелкие глазки упрятаны под мощные выступы костяной брони, но все равно в них видна нечеловеческая хитрость и жестокость.
Послышались голоса, я кое-как отступил, превозмогая незримое сопротивление, и встал за колонну. В зал начали входить по двое в ряд одинаковые люди в таких тяжелых и бесформенных балахонах, что выглядели закутанными в не по росту большие одеяла. Полы касаются каменных плит с узором, а иногда и волочатся, как обвисшие крылья старых летучих мышей. Не определить, кто толстый, кто худой, есть у них оружие или нет, в доспехах или голые. Только и понятно, что ростом превосхожу, а вот все остальное…
Голоса шелестели бесцветные и сухие, как пролежавшие в песке раковины, заброшенные теперь в мешок.
– Мы должны успеть…
– Теперь все… изменилось…
– …Повелительница торопит…
– Он умрет, как только… в замок…
– Воля Повелительницы нерушима…
– …ее месть… страшна…
Они шли и шли, наконец показалась последняя пара. Никто из них ни разу не оглянулся и даже не посмотрел по сторонам. Я вышел из-за колонны и пошел следом, стараясь двигаться как можно тише. Давление ослабело, я перестал при каждом шаге нелепо и беспомощно подвисать в воздухе.
Следующий зал показался знакомым, я уже был здесь в прошлом сне. Вон там грозно и страшно высится черный с ледяными искорками трон, он выглядит еще отвратительнее, чем в прошлый раз, а на сиденье все та же кричаще-пурпурная подушка, шитая золотом, а на ней…
Я нервно глотнул, ноги ослабели еще больше. На подушке корона из странного черного металла, зубцы ажурные, каждый еще из множества зубчиков помельче. Сейчас корона победно горит зловещим черным огнем, громадный рубин, поразивший меня еще в прошлый раз, вспыхнул зловеще-красным огнем и направил убийственный луч в мою сторону.
Я вскрикнул от боли, когда рубиновый шнур уперся в мою грудь, но заставил себя медленно двигаться вперед; но, как часто бывает во сне, когда хочешь бежать, ноги отказываются слушаться, и снова я двигался едва-едва.
Ко мне со всех сторон потянулись руки, я с тоской понимал, что надо ухватить эту корону, но у меня нет сил, я слаб, я сейчас упаду, мне безумно страшно…
Кто-то сбоку жестко цапнул меня за руку и больно сжал. Я вскрикнул и в судорожной попытке спасти шкуру рванулся в другой мир, вынырнул в нем, ощутил боль в руке и услышал злое рычание.
Адский Пес, весь взъерошенный и с горящими безумием пламенными глазами держит меня зубами за кисть руки, рычит, а когда я вскрикнул и дернулся, с неохотой отпустил, но сатанинский огонь в глазах продолжает полыхать безумно и страшно.
– Спасибо, – пролепетал я. – Что за гадость мерещится вторую ночь?
Он ответил глухим рычанием, шерсть очень медленно опускалась, а горящие багровым безумием глаза стали сперва пурпурными, потом погасли вовсе.
Я сел на кровати, сердце барабанит с такой силой, что могут услышать по всему постоялому двору, горячая кровь ломает плотины, бьет в голову с силой кузнечного молота.
