– Я не выдержал… я должен умереть…
– Хорошо, – согласился я. – За это вы умрете. Но не здесь. Отправитесь на праведную и угодную Господу войну в Гандерсгейм, там и погибнете. Но я накладываю на вас епитимью, как паладин, облаченный доверием церкви, прежде убить десять сильнейших воинов из той безбожной страны!.. Только так вы можете искупить свою слабость. Принимаете?
Он прошептал после короткого молчания:
– Да…
Я обернулся к дверям:
– Развязать барона Уроншида и вернуть ему меч!
Со двора доносится ржание коней, топот, сильные мужские голоса. Лорд Морган Гриммельсдэн, который из клана Горных Рыцарей, властно распоряжается, кому куда и кого за что, это прибыли его люди, часть – вассалы, часть – вольнонаемные.
Я посмотрел с веранды, рыцари Вестготии дождались наконец-то возможности поучаствовать в священной и справедливой освободительной войне, где можно захватить большие богатства и получить в управление просто огромные земли с покоренным населением. По крайней мере сейчас говорят именно об этом, слышу по обрывкам разговоров, уже знаю наизусть все обороты, гиперболы и метафоры.
За спиной послышались шаги Кемпбелла.
– Ваша светлость…
Я спросил, не поворачиваясь:
– Что у тебя?
– Прибыли старосты деревень…
– Хозяйственные вопросы, – сказал я нетерпеливо, – потом, потом. Сперва обороноспособность.
Все новоприбывшие почтительно преклонили колени, едва я показался из двери. Я кивнул высокомерно-доброжелательно, уже герцог, не какой-нибудь замухрышка маркграф, знаки внимания заметнее, надо привыкнуть.
Морган, веселый и взвинченный, подбежал ко мне, как поручик к маршалу, глаза блестят, рот до ушей.
– Двенадцать рыцарей, – отчеканил он, – и двадцать четыре тяжелых всадника!
– Хорошо, – признал я. – Все экипированы?
– Полностью!
– И готовы отправиться к побережью?
– Хоть сейчас, – заверил он.
Я осведомился:
– Даже отдыха не потребуется?
– В пути отдохнут, – сказал он бодро. – Дорога почти все время под уклон. Горят нетерпением, ваша светлость!
– Хорошо, – одобрил я важно, – это хорошо, да… Энтузиазм масс, да, весьма зело приемлем.
В ворота въехала роскошная повозка, украшенная серебром и золотом, окошко задернуто шелковой занавеской.
Граф Гатер посмотрел на коляску, перевел взгляд на Моргана, ухмыльнулся и пошел от нас, напевая что-то фривольное. Морган поглядывал в сторону коляски опасливо, вздохнул, лицо слегка омрачилось, а из груди вырвался глубокий вздох.
– Берегитесь, ваша светлость, – произнес он тихохонько, – к вам прибыла вторая ошибка Бога.
– Кто?
– Женщина, увы.
– Красивая?
– Очень.
– Тогда пусть, – ответил я. – Может быть, это не было ошибкой, а каким-то дальновидным замыслом Господа? Неисповедимы Его странные пути.
– Замыслом? – повторил он растерянно.
– Замысел в том, – пояснил я, – что Господь всем нам посылает испытания. Большие и маленькие. Иногда размером с гору, иногда – с комара. На кого рассчитывает больше, того испытывает по всей программе.
Слуги подбежали к повозке, один подставил скамеечку и склонил спину, другой медленно, словно занавес на премьере, открыл дверцу.
Сперва показалась сверкающая золотом туфля, чуть-чуть блеснула гладкой кожей щиколотка, а дальше долго шуршал и переливался всеми цветами ворох платьев, одетых одно на другое, так мне всегда кажется.
Наконец появилась молодая и ослепительно яркая женщина. Ее сразу же принялись поддерживать под руки все оказавшиеся вблизи рыцари.
Морган вздохнул снова.
– Значит, – спросил он упавшим голосом, – советуете отказаться от ее… прелестей?
– Это слишком легкий путь, – возразил я. – А вот не отказывайтесь!.. Но и не влезайте.
Женщина что-то спрашивала у слуг, Морган смотрел на нее с тоской, спросил несколько обалдело:
– А… как?
– Не снимая лыж, – объяснил я. – Эх, теперь объяснять, что такое лыжи… В общем, на все вам отпускаю полчаса. А затем в седло и – галопом к побережью. Захватив всех своих доблестных рыцарей! Сумеете уложиться – Господь и дальше будет за вами присматривать, на вас рассчитывать. Нет – вычеркнет из списка.
Его лицо медленно светлело, словно из-за горизонта поднимается солнце и освещает его одного.
– Я оправдаю, – сказал он, – ваше доверие, ваша светлость! Правда, я еще не успел собраться, как мои рыцари, я их прибытия ждал только завтра, но все равно через полчаса буду в вашем полном распоряжении! И сразу же выступлю.
Я сказал одобрительно:
– Действуйте, дорогой друг! Докажите, что мужчины пока еще рулят в этом мире.
Он кивнул и пошел к женщине, я видел, с каким усилием старается не бежать, не вилять хвостом, мир вроде бы еще принадлежит мужчинам.
Рыцарство обречено, подумал я, глядя ему вслед. Эволюция подчиняется великому дарвиновскому закону выживания зауряднейших. Единственное, что вообще-то можно сделать, – это чтобы на смену рыцарству приходило… рыцарство! Я еще не знаю, как это сделать, но ради достижения такой цели… даже ради попытки ее достичь могу в качестве торжественного обета отказаться от чревоугодия, сластолюбия и скотоложества. Вообще-то я и раньше ничем этим не увлекался, но пусть обет будет, все-таки серьезное ограничение наших вольностей, а высвободившаяся энергия пусть будет потрачена с большим толком.
Еще раз бросил взгляд в спину Моргана, он почтительно целует даме ручку, а она нетерпеливо поглядывает в мою сторону. Я, во избежание, отправился в свои покои, по дороге встретил Бобика, погладил, сказал, что да, люблю, в самом деле люблю.
Он унесся, счастливый, а я пошел к себе, отвечая на поклоны дворян и глядя поверх склонившихся голов челяди. Чем больше кабанчик нагуливает жир, тем опасливее посматривает на хозяина. Может быть, именно поэтому челядь меня заранее не любит и боится, все-таки при герцоге жилось вольготно. С другой стороны, еще есть люди, которые наглеют, если их ежедневно кормить, это учитывать надо любому хозяйственнику.
Как известно, есть несколько способов разбивать сады, но лучший из них – поручить это дело садовнику. Здраво поразмыслив, я вызвал Кемпбелла, тот явился моментально и склонился в поклоне, на всякий случай даже чуть перепоклонился, от перепоклона хуже не будет, а причуды нового хозяина не узнаешь сразу.
Я измерил его оценивающим взглядом.
– А скажи, любезный, насколько плотно герцог занимался хозяйством?
Он ответил осторожно:
