От боли я взвыл, но, странное дело, голова начала очищаться, в ступнях кровь разогрелась и пошла вверх по застывшему, словно в лютую стужу, телу.
В руку мне сунули тяжелую чашу, настойчивый женский голос бубнил в ухо, чтобы немедленно выпил.
Я вяло повиновался, пойло тягучее, резко обожгло горло, словно хлебнул вина с растолченным перцем, из глаз брызнули слезы. Пока хватал широко раскрытым ртом воздух, взор прояснился, в комнате, кроме графа Гатера, к моему удивлению, обнаружилась Вельва, очень встревоженная и перепуганная.
С ее плеча спикировал дракончик и доверчиво сел мне на колено. Я вяло подставил ему ладонь, он бодро перебрался на нее, а потом, цепляясь за рукав, вскарабкался на плечо и там начал исследовать мое ухо.
Адский Пес уже снова стал просто Бобиком, лег было у моих ног, но сейчас поднялся и, облизнувшись, внимательно начал следить за дракончиком.
Вельва проговорила со вздохом облегчения:
– Все, его светлость уже вне опасности…
Гатер спросил недоверчиво:
– Точно?
– Наверное, – уточнила Вельва. – На сегодня.
Граф проговорил дрожащим голосом:
– Неужели… он был там? В самом деле?
Она повела взглядом в сторону отрубленной головы твари из Мира Тьмы.
– Посмотрите, граф, еще раз.
Граф взглянул коротко, побледнел и быстро повернулся ко мне. В глазах ужас, губы подрагивают, словно по ним стучат пальцем. Я сосредоточился, в моей ладони появился тонкостенный фужер с вином. Граф смотрел озабоченно, как я выпил залпом, затем я создал точно такой же и протянул ему.
– Отведайте, граф. Это кагор, единственное вино, которое приемлет и даже одобряет церковь. Вельва, извини, тебе не предлагаю. Христианское вдруг да повредит язычнице? Я не знаю, насколько серьезны эти строгости.
Она слегка наклонила голову.
– Спасибо за заботу, ваша светлость. Вы правы.
Граф взял фужер с осторожностью и благоговением, осторожно отхлебнул, прислушался. По его лицу видно, что чувствует себя уже в раю, но я тут же вернул на грешную землю вопросом:
– Граф, теперь верите, что это не совсем… видение?
Он осторожно скосил глаза в сторону, голова ночного кошмара как будто еще сильнее оскалила зубы. Бобик, уже не обращая на нее внимания, обошел меня и наблюдал за дракончиком с гастрономическим интересом. Вельва следила за обоими с вымученной улыбкой. Бледные щеки графа стали еще белее.
– Ваша светлость… – прошептал он, – даже не знаю, что и сказать.
– Да так и скажите!
Он покачал головой.
– Знаю твердо только одно, с вашим появлением наше сонное существование кончилось.
– Это я обещаю, – согласился я. – Со мной вообще среди ночи будете вскакивать. С криком. Ликующим, естественно.
– Ваша светлость, – попросил он, – расскажите?
Я покосился на Вельву.
– А как ты здесь оказалась?
Она пробормотала:
– Чутье… Как будто кто-то с неба мне прокричал. Но очень настойчиво. Я поколебалась, но решила поверить.
Я поежился.
– Прямо с неба? Кто, ангелы?
Она поморщилась.
– Вряд ли ангелы. Со мной они разговаривать не станут.
Я подумал, но ничего в голову не лезет, сдвинул плечами.
– Ладно, это неважно. Слушайте и дивитесь…
Дракончик разобрался с устройством уха, начал карабкаться на голову. Острые коготки впивались в кожу, я терпел, он наконец залез на макушку и смотрел оттуда, вид у меня нелепый, ну да ладно, я неторопливо рассказывал, стараясь ничего не пропускать. Граф все косился на ужасающую голову твари из Темного Мира, всякий раз вздрагивал, будто под холодным дождем, а щеки покрывались смертельной бледностью.
Бобик подобрал задние лапы для прыжка. Дракончик понял, торопливо взмахнул крыльями, шлепнув ими меня по голове. Его вскинуло к люстре, где он уселся среди свечей и продолжал рассматривать нас, свесив голову.
Для пущего эффекта я вообще не упомянул гончих Тьмы в числе серьезных противников, только небрежно сообщил, что на меня кинулось их множество. Пришлось побить тысячи этой мошкары, а одну штуку, как видите, захватил для трофея, а то что за коллекция в замке: то головы бедных оленей, то вепрюшек, то медведиков, все привычно, а вот такой чужеземный, даже чужемирный зверек все-таки любопытнее.
Я рассказывал бодро, даже самому противно, бахвальство какое-то, но мужчины не должны выказывать слабость, наконец спросил наигранно весело:
– И как вам?
Граф снова бросил испуганный взгляд на отрубленную голову.
– Как?.. Сэр Ричард! Это намного ужаснее, чем я думал!
– Значит, не видение, – сказал я с сарказмом, но чувствовал, что сарказм не слишком уместен, лицо графа чересчур перекошено, а в глазах ужас. – А то вы почти меня переубедили. Оно уже начало жрать меня, а я говорю себе: это видение, так доблестный граф Гатер сказал, щас перегрызет мне горло, я проснусь…
Он зябко передернул плечами, в глазах ужас продолжает расти. Вельва наконец пошевелилась, лицо тоже бледное, вытянувшееся, сказала просительно:
– Ваша светлость…
– Говори, – разрешил я.
– То, что вы рассказали, – сказала она слабым голосом, – просто ужасно. Голос с неба прислал меня не напрасно: мой отвар изгнал из вас яд Темного Мира, но не знаю, даст ли защиту дальше. И вообще не знаю, что делать и что вам сказать. Это ужасно, как видение, которого опасался граф, но намного ужаснее, если хотя бы частичка того мира попадет к нам.
– Что-то заразное? – спросил я. – А твой отвар?
Она сказала с отчаянием:
– Если сюда проникнет хоть одна тварь, за нею полезет такая жуть, что и представить нельзя. У нас просто нет от них защиты.
Сердце мое словно опустили в прорубь, я даже ощутил боль, но заставил себя мужественно улыбнуться и сказал наигранно бодро:
– Пока нет. Пока.
Гатер дернулся, спросил с надеждой:
– Ваша светлость…
– Утро вечера мудренее, – пояснил я.
Его лицо омрачилось.
– Ох, я уж думал, у вас что-то есть на примете. До утра, ваша светлость, нужно пережить еще грядущую ночь. Я верю Вельве, она мудрая. Я ее знаю давно.
– Переживем, – пообещал я, но сам ощутил, что бодрость слишком мыльнопузырная, – мы всю жизнь переживаем то одно, то другое, а в редкие минуты затишья готовимся… гм… переживать то новое, что ждет за углом… Еще вина?
– Если можно, – сказал он обреченно.
Я хотел создать на этот раз виски или ром, но непривыкший к таким крепостям граф может инфарктнуться, снова наполнил фужеры кагором.
