– Ваша светлость, – сказал второй. – Только прикажите!
Я покровительственно улыбнулся, мол, благодарю за службу и еще больше – за желание послужить сверх нормы. Оба гордо и понимающе переглянулись, не всем выпадает счастье служить у человека, умеющего ввязываться во все приключения.
Во дворе нас встретил Марсель Паньоль, сразу же уставился на мои искореженные и помятые доспехи. Стражи топтались за его спиной, таращили глаза и вообще старались не дышать. Иллариана смотрела настороженно, по большей части держалась за моей спиной, пальцы ее все время касаются толстой шкуры Адского Пса, а этот толстый гад лижет ей руку.
Паньоль осторожно потянул что-то из моего плеча.
– Ваша светлость…
Я скосил глаза, пальцы Марселя вцепились в обломившийся коготь обитателя Тьмы, тот пробил стальную пластинку, как лист лопуха, и застрял.
– Берите, берите, – разрешил я. – Ожерелье потом составите.
Он долго старался выковырнуть, но сдался и отступил. Я сказал с рассчитанным благодушием:
– Оружейник все вытащит. Но доспехи пусть починит до вечера.
Его суровое лицо застыло, бросил осторожный взгляд на Иллариану, произнес дрогнувшим голосом:
– Ваша светлость…
– Все в порядке, – заверил я. – Враг бежит, бежит, бежит…
– Ваша светлость, – сказал он с суровой почтительностью, – осмелюсь заметить, что и эти ваши доспехи проще выбросить. Позвольте подыскать вам снова новые?
– Позволяю, – согласился я. – Только учитывай мои довоенные размеры. Эти в предплечьях тесноваты.
– Простите, я это учту.
Я вытянул руки в стороны, стражники быстро и умело освободили своего сюзерена от железа, Паньоль окинул взглядом меня с головы до ног и покачал головой.
– Боюсь, придется менять и всю одежду.
– Не жадничай, – сказал я кротко. – Высшее богатство – отсутствие жадности.
Он неумело улыбнулся, свирепое лицо стало почти человеческим.
– Для вас здесь ничего не жалко. И никому.
Стражники бегом понесли детали моего доспеха, но, как я заметил, не к оружейнику, а прямо в кузницу.
Паньоль снова бросил взгляд на замершую Иллариану, но я о ней молчу, и он снова сделал вид, что мы вот только вдвоем, спросил осторожно:
– Ваша светлость, вы собираетесь и этой ночью…
– Как получится, – ответил я легко. – Я вообще-то с дамой… Кстати, сапоги тоже пусть заменят.
Он посмотрел на мои голые ноги, зябко поежился.
– Да, конечно. Жаль, не бывает железных.
Я улыбнулся, он сконфуженно умолк, стальной панцирь пробит когтями так, что годится на решето, а это значит, и железо не очень-то спасает.
Я сказал громко:
– У меня сегодня гостья, благороднейшая леди Иллариана изволила нанести мне визит.
Марсель молча поклонился, в глазах вопрос, что это за леди без пышной свиты и вообще без сопровождающих, но смолчал, герцог им достался тоже с причудами.
– Я распоряжусь, – сказал он наконец, – чтобы подали вам прямо в покои.
– Спасибо, Марсель, – поблагодарил я. – Ты все понимаешь.
Он снова поклонился, вряд ли что понял, но все равно похвала приятна, а заслуженная или нет, менее важно.
В моих покоях Иллариана огляделась и тут же устроилась с ногами в кресле, свернувшись в такой тугой клубочек, что рядом можно посадить Бобика.
Он молча и преданно сопровождал нас, с Илларианы не сводил глаз, на меня поглядывал с таким выражением, словно хотел сказать: а здорово нам повезло отловить такую?
– Здесь хорошая еда и вино, – сказал я, – но мне так хочется самому послужить тебе!.. Позволишь?
Она посмотрела большими глазищами, я ощутил оторопь, читает мысли, что ли, наконец она сказала серьезно:
– Да, если хочешь.
– Для тебя очень хочу, – заверил я.
– Хорошо…
Впервые я создавал с таким радостным чувством все эти бифштексы и ромштексы, всевозможные копчености, крабовое мясо, икру красную и черную, потом спохватился и принялся заставлять столешницу всевозможными десертными вкусностями, что тают во рту, и чувствовал, что могу создать все-все, что когда-либо ел. Память сохранила не только вкус икры, но и ее состав, когда желудочные соки скрупулезно расщепляли на составные части, и я уже без боязни опозориться заполнил деликатесами все свободное место, а в центре водрузил высокую чашу на длинной ножке с воздушно взбитым мороженым.
Иллариана сперва смотрела с восторгом, затем лицо стало грустным, в глазах поселилась печаль, она вздохнула тяжело, а во взгляде я отчетливо увидел сострадание.
– Ну как? – спросил я хвастливо. – Берешь меня в слуги?
Она проговорила жалобно:
– Неужели и ты…
– Что? – испугался я и быстро оглядел себя со всех сторон. – Что у меня не так?
– Все, – ответила она, во взгляде я видел безмерную жалость. – Неужели и ты… такой же обломок прошлого, как и все мое племя?
Я дернулся, торопливо сел рядом и обнял за хрупкие плечи. Она сразу прижалась ко мне, женским инстинктом отыскивая защиту у большого и сильного.
– Я не обломок, – прошептал я на ухо. – И я не из прошлого.
Она вздрогнула, попыталась слабо высвободиться, но я не отпустил, и она послушно затихла.
– А кто ты?
– Да вот все стараюсь понять, – сообщил я. – Как только решу, что понял, тут же брык – и все меняется!.. Понимаю, что ничего не понимал. Прямо бешусь.
Она спросила серьезно:
– Почему?
– Приходится признаваться, – объяснил я, – что был дураком. И поступал по-дурацки. Зато теперь ого-го, самый умный!.. И так всякий раз. Снова и снова.
Она покачала головой, в глазах непонимание.
– А ты разве не умный?
– Еще какой, – заверил я. – Ты ешь-ешь. Или клюй, если тебе удобнее. Ты хищная или как?
Она улыбнулась.
– Нет, если я верно тебя поняла.
– Жаль, – сказал я с огорчением. – Столько мяса наворотил, аж лед в костях!..
– Сам ешь, – предложила она.
– Ну да, чтоб ты меня считала зверем. Тогда уж и я повегетарианствую. Или повегетарианю. Премию получу от «зеленых». А мороженое тебе можно? Вот это?
Я наслаждался, глядя с нежностью, как опасливо трогает это странное блюдо, пробует, затем с осторожностью подносит к губам, ест – ура, глазки блестят, красный язычок ловит стекающие капли, там взбитая смесь сливочного, пересыпанная дроблеными орехами и украшенная отборной клубникой, ярко-красной, нежной и сладкой…
