Зайчик идет спокойный и ровный, а Бобик все не может успокоиться, чует, что мы побывали где-то, а как же без него, нечестно, ненадолго исчез в лесу и приволок графу такого кабаненка, что тот едва втащил в седло.
– Подлиза, – укорил я. – Мы тебя все равно любим! Даже без твоих взяток.
Ворота распахнулись, решетка загремела, поднимаясь, здесь днем ее вообще не опускают, во дворе пусто, а у входа в главное здание граф Дэйв Стерлинг свирепо распекает двух оруженосцев. Оба виновато разводят руками, у ног кираса и шлем со свежими следами ржавчины.
Увидев нас, граф Стерлинг тяжеловесно поклонился с грацией хорошо воспитанного слона.
– Простите, ваша светлость. Как видите, молодежь любит сладко поспать. Мы в их годы…
– Да-да, граф, – согласился я. – После нас хоть потоп, как сказал Ной, а что после такой молодежи?
Он вздохнул еще тяжелее.
– Не представляю. Как вам новое хозяйство? Налаживается?
Я соскочил на землю, передал конский повод конюхам. Бобик унесся в сторону кухни, я подумал и сообщил бодро:
– Дважды два уже четыре! А будет еще лучше. Сэр Генрих, я вас оставлю ненадолго. Мне кое-что придется взять в своих покоях… И сразу же вернусь.
Стерлинг хохотнул.
– Слушайтесь, сэр Генрих. У герцога всего пять пальцев, но все пять – указующие.
Я намека не понял, ответил мирно:
– На моей руке в самом деле пять пальцев… но еще есть и кулак.
Стерлинг захохотал:
– Потому мы вам и присягнули, сэр Ричард. Мы с графом подождем вас здесь, он тоже, как я слышал, невысокого мнения о нынешней молодежи.
Я кивнул и степенно прошел в распахнутые двери. Меня в молодежь, похоже, не зачисляют, хотя те двое сопливых, не умеющих драить кирасы, не намного меня моложе. А то и ровесники.
В холле навстречу метнулся старший слуга, глаза все еще трусливые, челядь только начинает привыкать к новому хозяину, торопливо поклонился.
– Ваша светлость…
– Говори, – буркнул я в нетерпении.
– Прибыли бродячие ваганты, – доложил он. – Я велел накормить их на кухне. Они готовы в благодарность исполнить несколько баллад собственного сочинения.
Я отмахнулся:
– Пусть исполняют.
Он поклонился.
– Слушаюсь, ваша светлость. Вы почтите своим присутствием или как?
– Или как, – отрезал я. – Мне о культуре надо думать, а ваганты… это не она есть.
Он еще раз поклонился и поспешно отступил. Я подумал раздраженно, что ваганты – те же вагинты, поют не о рыцарских подвигах, а о бабьих прелестях, персях, сочных лепестках розы… знаем мы эти розы, но, конечно, простому человеку их слушать приятнее уже потому, что понятнее. Но я не простолюдин, во всяком случае, выдавливаю его из себя по капле, так что вагинты идут лесом.
Да и в любом случае надо думать, что случится со мной, а также с миром в полночь. Если эту вроде бы переживем благодаря диверсии с этими каменными шарами, то что ждет мир завтра?
– Мир, – пробормотал я. – Кем я становлюсь, дурило? А что самого ждет? Подумал?
Ноги мои начали двигаться все быстрее, наконец я понесся прямо из холла вверх по лестнице. Посередине проложена толстая ковровая дорожка, подошвы не стучат нагло по камням, я мчусь бесшумный, как летучая мышь, но сам вздрогнул, когда навстречу попался плечистый рыцарь с холеным породистым лицом.
Он тоже дернулся от неожиданности, но первым пришел в себя и торопливо поклонился.
– Ваша светлость, я ваш покорный слуга, барон Альфред Бриджстоун. В прошлом вассал герцога Хорнельдона, а ныне – ваш.
– Следуйте за мной, – велел я нетерпеливо. – Присягу принесли?
– Вот прибыл…
– Все на ходу, – прервал я. – Не отставайте.
– Но… может быть… в зале?
– Вы такой комнатный, – бросил я через плечо, – а как насчет присяги на поле сражения?
Он вскрикнул пламенно:
– Это мечта! Пока недостижимая…
– Не отставайте, сэр Альфред.
– Бягу, ваша светлость, бягу…
Широкая помпезная лестница втянулась в узкую дверь и превратилась в узкую винтовую, а по бокам совсем близко пошли стены из голого камня.
За спиной стучат подошвы сапог барона, иногда слышен легкий скрежет, когда задевает шпорами камень. Винтовая лестница кружит и кружит, неприятное чувство коснулось затылка, еще когда ступил на первую ступеньку, теперь распространилось на плечи, сковало холодом спину.
Барон мчится следом послушно, как олененок за мамой. Я слышал его учащенное дыхание и сам поймал себя на том, что хриплю, как загнанный гончими зверь, сколько же тут этажей, наконец ступеньки кончились, на самом верху простая дверь, но перед нею почему-то страж с копьем в руках.
Увидев нас, он не встал навытяжку, напротив, выставил копье перед собой.
– Сюда нельзя!
Барон вскричал за моей спиной потрясенно:
– Ты хоть понимаешь, кто перед тобой?
Страж ответил нервно:
– Никому нельзя!
– Это сам герцог!
Страж твердил тем же испуганным голосом:
– Нельзя! Не велено.
Я сказал мирно:
– Нельзя так нельзя. Тебе приказали, ты выполняешь…
Он не успел охнуть, как я сделал быстрый шаг вперед. Толчок ладони отбросил острие копья в сторону, страж только выпучил глаза и открыл рот для протеста, как я схватил его за шиворот и штаны, с силой швырнул в дверь.
Раздался треск, доски разлетелись в щепы, остальное влетело вовнутрь.
Барон вскрикнул весело:
– Вы даже не постучали, сэр Ричард!
– Теряем хорошие манеры, – согласился я. – Хорошо!
– А что хорошего?
– Уважать будут, – пояснил я зло. – Не интеллигенты идут, мужчины!
Дверь внесло в зал на три шага вовнутрь, страж стонет, распластавшись, как тюлень на суше, и даже не пытается подняться.
Я крикнул:
– Сэр Альфред, никого не впускать!
– Хорошо, ваша светлость, – бодро ответил барон. – Господи, хоть у вас тут как интересно…
Я быстрыми шагами пошел в комнату, в окна светит луна и заглядывают звезды, в глубине комнаты ко мне медленно и важно повернулся Кемпбелл.
Все еще в прежнем камзоле, широких коричневых штанах и просторных сапогах с высокими голенищами, но что-то в фигуре нехорошо и тревожно изменилось.
Я ощутил, как холод во мне стал сильнее.
– Кемпбелл, – сказал я и зябко передернул плечами, – ты кто?
