Граф спросил меня тихонько, чтобы никто не слышал:
– А это в самом деле доброе предзнаменование?.. А то я слышал…
Он замялся, а я сказал так же тихо:
– Граф, для отважных все предзнаменования в их пользу.
На его щеках проступила легкая краска стыда.
– Да-да, ваша светлость. Вы правы. Это во мне хрюкнула слабость. Но, как я понял… это не все?
Я вздохнул:
– Вы правы, граф. Все намного серьезнее. Нам предстоит, говоря простым языком, спасти мир. Потом это станет обыденным, мир придется спасать по сто раз на день, но пока такое случается раз в столетие…
Барон Уроншид охнул:
– И такое выпало именно нам?
– Точно, – подтвердил я и посмотрел на него подбадривающе, – здорово нам повезло?
На барона было жалко смотреть, он помялся, явно вспоминал женщину, что вел с башни сюда вниз, наконец прошептал:
– А что нам нужно сделать?
– Найти ту бабку, – сообщил я, – что дала герцогу Хорнельдону липовое бессмертие. Найти и прибить. Она старая, не жалко. Правда? Можно топор подвязать под плащом, чтобы меч не пачкать. Где сейчас обитает, знаем. Если плотник не соврал для украшения речи.
Вокруг меня мир замер, рыцари перестали двигаться и даже дышать. Я посмотрел удивленно, у всех глаза круглые, а краска медленно сползает с лиц.
– Что не так? – спросил я с удивлением.
Граф Гатер прокашлялся и просипел так трудно, словно его держат за горло:
– Это не бабка, ваша светлость. Это фея…
– А что, – поинтересовался я, – она все еще молодая?
– Феи не стареют, – выговорил он с трудом. – Фея… это фея!
– Молодую убивать жалко, – признался я. – А если еще и красивая… Хотя злые не могут, не должны быть красивыми! К тому же, если она против нас, то как может быть красивой?.. В общем, седлайте коней. Мы должны достичь этой Черной Бронзы и решить вопрос раз и навсегда. Как всегда делаем с этой гидрой. Раз и навсегда.
Их серьезные лица медленно каменели, даже граф Гатер, который казался мне достаточно беспечным, беспокойно двигался, поглядывал во все стороны, словно искал выход.
Барон Уроншид передернул плечами, голос его стал хриплым:
– Сражаться с феей?.. Это безумие!
– Мы живем в безумном мире, – напомнил я и сказал гордо: – Безумству храбрых поем мы песню. Вообще-то безумства может творить только умный, а дурак делает глупости.
Граф Гатер сказал сипло:
– Но сражаться с самой феей… Это же невозможно…
– Трудное, – сказал я, – это то, что можем сделать прям щас. Невозможное потребует немного больше времени. Ну, как раз доедем…
Барон Уроншид вскочил и сказал резко:
– Ваша светлость! Мы ехали с вами, даже не спросив, именно в земли Янтарной Капли!.. И все сделали, как вы хотели. Но дальше…
– Что вас останавливает? – спросил я строго.
Он стоял бледный, трясущийся, на лице неописуемый ужас, глаза остекленели. Мне даже показалось, он не соображает, что говорит и делает, когда он прохрипел сдавленным голосом:
– Это безумие… Я не пойду…
Он отвернулся и начал собирать вещи в мешок. На него оглядывались, граф Гатер болезненно поморщился, словно при остром радикулите, но превозмог себя и, к моему удивлению, сказал очень участливо:
– Сэр Гедвиг! Дабы никто в Альтенбаумбурге не усомнился в вашей доблести, скажите Марселю, что я вас послал с донесением. Передайте гарнизону, что успешно преследуем противника, а в данный момент подошвы наших сапог вбивают пыль в преддверии Земли Вечного Тумана. А отправил вас потому… потому что… ну, скажем, было пророчество, что лишь отряд в двенадцать человек… или сколько нас?.. имеет шансы. Не больше и не меньше. Жребий вернуться пал на вас.
Барон побежал, не отвечая, к коням, вскочил на своего и галопом понесся прочь.
Я помалкивал, все слишком быстро и неожиданно, да и как-то не вяжется с обликом отважного барона. Рыцари помалкивают, лишь кто-то поморщился, махнул рукой.
Граф Гатер сказал с неловкостью:
– Ваша светлость… есть люди, что боятся колдунов просто панически. Барон – отважен, он не раз сходился с противниками посильнее его. Но не отступал, однако любое упоминание о магии ввергает его в дикий страх. Наверное, сглазили в детстве.
Я моментально сориентировался и ответил мирно:
– Дорогой граф, я и не подумал, что барон трусит. Есть люди, что могут выйти в одиночку против войска, но страшатся темноты. Есть мужчины, что страшатся пройти по болоту. Все женщины панически боятся мышей, пауков, милых летучих мышек… Так что вовсе не осуждаю барона. Напротив, сочувствую.
Он с облегчением перевел дыхание.
– Спасибо, ваша светлость!.. признаюсь, меня самого просто колотит от одной мысли, что идем против феи. Никто и никогда…
Виконт Ноэль Джонстоун, тоже бледный и взволнованный, выступил вперед и проговорил звонким юношеским голосом:
– Но мы идем, ваша светлость.
– Спасибо за доверие, – сказал я.
Он возразил гордо:
– Это наш долг!
– Долг, – сказал я с сочувствием, – это то, о чем думаешь с отвращением, делаешь с неохотой, но зато потом долго хвалишься! А у нас будет повод, граф. Обещаю!
Граф Гатер тяжело вздохнул и пробормотал:
– Долг – это то, чего в эту минуту не сделает никто, кроме вас. Так что надо ехать сейчас, чтобы успеть до ночи.
Я сказал натужно бодро:
– Тогда проверьте коней и – в путь! Пока наша стойкость еще не подверглась коррозии рассудка.
Оруженосцы и простые воины разошлись, граф Стерлинг задумчиво посмотрел в ту сторону, где скрылся из виду барон Уроншид. Лицо его потемнело и осунулось, он вздохнул тяжело и произнес надтреснутым голосом:
– Первый раз меня спасло чудо, которое явил барон Уроншид, исцелив полумертвого, благодаря чистоте сердца и непорочности деяний. Второй раз так не повезет… Фея просто-напросто уничтожит нас всех, ваша светлость. Я готов идти на любого противника, но фея… это не противник! Это стихия. Все равно, что пытаться остановить ливень, бурю или горную лавину. Простите, но участвовать в таком безумии я не буду.
Рыцари угрюмо помалкивали, я чувствовал, что многие отказались бы точно так же, однако ложная гордость молодости не позволит сказать то, что ясно и четко произнес граф Стерлинг, воин зрелый, опытный и, как говорится, в летах.
Я ответил вежливо:
– Граф, с моей стороны было бы безумием принуждать вас или кого-либо участвовать в этом опасном деянии.
Он поднялся, поклонился.
