Э.З.: Тогда почему вы назвали его «потаенным»?
К.У.: Потому что те, кто не проводил таких экспериментов, просто не понимают сути происходящего. Они не имеют права голоса, так же как люди, не знающие азов математики, не имеют права голоса при обсуждении теоремы Пифагора. Разумеется, каждый вправе составить свое мнение, но мистикам неинтересны мнения — им интересно знание. Эзотерическая религия, мистика — тайна для тех, кто не проводил экспериментов с сознанием, вот и все.
Э.З.: Но ведь разные религии сильно отличаются друг от друга.
К.У.: Сильно отличаются друг от друга экзотерические религии, в то время как эзотерические религии всего мира имеют очень много общего. Мистика, или эзотерика, научна в широком смысле слова, и как не бывает «немецкой химии» или «американской химии», так же не может быть индуистской мистической науки или мусульманской мистической науки. В целом они единодушны в том, что касается природы души, природы Духа, природы их высшей тождественности и многого другого. Ученые называют это «трансцендентальным единством мировых религий» — имея в виду эзотерические религии. Разумеется, их поверхностные структуры серьезно отличаются друг от друга, но глубинные структуры часто оказываются идентичными, что отражает единство человеческого духа и феноменологически обусловленных законов, согласно которым он существует.
Э.З.: Это очень важно. Как я понимаю, вы не согласны с Джозефом Кэмпбеллом
[78]
, утверждающим, что мифологические религии содержат духовные истины.
К.У.: Мы свободны интерпретировать мифы экзотерических религий любыми способами. Можно, как Джозеф Кэмпбелл, интерпретировать мифы как аллегории или метафоры, содержащие трансцендентальные истины. Можно, например, утверждать, что рождение от девственницы надо понимать так: Христос в своих действиях опирался на свое подлинное «Я», с заглавной буквы. Я тоже могу в это поверить. Проблема в том, что «мифически» верующие не поверят в это. Они верят — и считают символом своей веры — что Мария была в биологическом смысле девственницей, когда забеременела. «Мифически» верующие НЕ интерпретируют мифы, они понимают их не аллегорически, а буквально и конкретно. Джозеф Кэмпбелл разрушает саму фактуру мифологических верований, пытаясь их спасти. Он говорит верящим в мифы: «Я знаю, что вы на самом деле под этим понимаете». Но проблема в том, что они с этим не согласны. Мое мнение, что его подход вводит в заблуждение с самого начала.
Мифы такого рода типичны для детей от шести- до одиннадцатилетнего возраста, они легко и естественно порождаются на той стадии, которую Пиаже называл конкретно-операциональной. Буквально любое фундаментальное понятие величайших экзотерических религий мира можно извлечь из спонтанного творчества современного семилетнего ребенка — это признает и Кэмпбелл. Но когда у ребенка формируется новая модель сознания — формально-операционная, или рациональная, — он сам отказывается от мифологического творчества. Он уже не верит в мифы — если, конечно, не живет в обществе, которое поощряет такую веру. В большинстве случаев рациональное мышление видит в мифах только мифы, и не более того. Когда-то они были полезны и необходимы, но сейчас уже несостоятельны. Они не содержат позитивного знания, на которое претендуют, и поэтому при эмпирической или научной проверке просто разваливаются. Рационально мыслящий человек лишь улыбнется, услышав о девственнице-роженице. Представьте себе, женщина приходит к мужу и говорит: «Ты знаешь, я беременна, но не волнуйся, я вовсе не переспала с другим мужчиной. Настоящий отец будущего ребенка не с нашей планеты».
Э.З. (смеется): Но ведь некоторые последователи мифологических религий на самом деле интерпретируют мифы аллегорически или метафорически.
К.У.: Да. И такие люди — мистики. Иными словами, мистики — те, кто видит в мифах эзотерический, «потаенный» смысл, исходящий из непосредственного внутреннего и созерцательного опыта души, а не из навязанной системы верований, символов или мифов. Иначе говоря, про таких людей нельзя сказать, что они мифически верующие, — они созерцательные феноменологи, созерцательные мистики, созерцательные ученые. Вот почему исторически, как показал Альфред Норт Уайтхед
[79]
мистицизм обычно объединялся с наукой против церкви, ведь и мистицизм, и наука основаны на прямых консенсуальных доказательствах. Ньютон был великим ученым и одновременно глубоким мистиком, и здесь нет и не было никакого внутреннего противоречия. Но при этом невозможно быть великим ученым и одновременно великим мифически верующим.
Более того, мистики как раз и утверждают, что их религии в своих основах идентичны другим мистическим религиям — «люди называют многими именами Того, кто в действительности Един». Этого, однако, невозможно найти среди людей, верящих в мифы. Скажем, протестант-фундаменталист никогда не скажет, что буддизм — это тоже путь к спасению души. Сторонники мифов настаивают на том, что их путь — единственный, потому что их религия основана на пришедших извне мифах, а мифы у всех разные, так что эти люди не осознают внутреннего единства, скрытого за внешними символами. А мистики осознают.
Э.З.: Понятно. Значит, вы не согласны с Карлом Юнгом, который утверждал, что мифы обладают архетипическим и, следовательно, мистическим, или трансцендентальным, значением?
Это точно рак — только об этом я и мог думать в тот момент. А что это еще может быть? Доктор все объяснит. Доктор все объяснит. Доктор… не броситься ли мне в озеро? Проклятие! Проклятие! Проклятие! Ну и где моя способность к вытеснению и подавлению сейчас, когда она мне так нужна?
Но, с другой стороны, Эдит как раз и пришла поговорить о вытеснении и подавлении. Ведь мы должны были обсудить взаимосвязь между психотерапией и духовностью. А для этого надо было коснуться разработанной мною модели, которая объединяет два этих важнейших подхода к изучению человека.
И для меня, и для Трейи это был не просто научный интерес. Мы серьезно занимались собственной семейной терапией — с Сеймуром и другими людьми, а еще мы оба имели большой опыт медитаций. Как же взаимосвязаны между собой две этих сферы? На эту тему мы с Трейей постоянно разговаривали и между собой, и с друзьями. Полагаю, что одна из причин, по которой я согласился дать Эдит интервью, была в том, что эта тема заняла центральное место в моей жизни — и в теоретическом, и в глубоко практическом смысле.
Но когда я сосредоточился на вопросе, заданном Эдит, то понял — мы добрались до смертельно опасного препятствия в нашей дискуссии: Карла Густава Юнга.
Я предполагал, что этот вопрос возникнет. Как раньше, так и сейчас, величественная фигура Карла Юнга (Кэмпбелл — всего лишь один из его многочисленных последователей) поистине властвует над сферой психологии религии. Когда я впервые подступился к этой области, я, как и многие другие, серьезно верил в основные идеи Юнга и ценил его новаторский вклад в эту сферу. Но прошли годы, и я стал понимать, что Юнг допустил несколько существенных ошибок, которые стали камнем преткновения в области трансперсональной психологии, — а еще более опасными их делает то, что они широко известны и фактически не подвергались пересмотру. Разговор о психологии и религии даже не может начаться, пока не будет затронута эта важная и сложная тема, поэтому на ближайшие полчаса мы с Эдит погрузились именно в нее. Итак: отрицаю ли я вывод Юнга о том, что мифы архетипичны и, следовательно, мистичны?
