Таким образом, чувства вины и тревоги появляются на этой стадии, и если тревога оказывается слишком сильной, то «я» может начать подавлять любые мысли и эмоции, которые являются ее причиной. Такие подавленные мысли и эмоции, особенно связанные с сексом, агрессией и властью, формируют динамически подавляемое бессознательное, которое я, вслед за Юнгом, называю тенью. Если тень становится слишком большой, слишком перегруженной, насыщенной, она прорывается наружу и является причиной всех тех болезненных симптомов, которые известны как психоневрозы, или просто неврозы.
Итак, на третьем уровне возникает ментально-эгоическая самость, умеющая пользоваться языком и способная дифференцировать себя от своего тела. Но если эта дифференциация заходит слишком далеко, результатом становится диссоциация, подавление. Эго не перерастает рамки тела, а отчуждается от него, отбрасывает его. Но это значит только то, что тело и его желания уйдут в сферу «тени» и будут саботировать эго, причиняя ему боль и провоцируя невротический конфликт.
Э.З.: Таким образом, лечение неврозов предполагает взаимодействие с тенью и ее реинтеграцию?
К.У.: Именно так. Эти методы лечения называют «техниками раскрытия», потому что они пытаются снять покров с «тени», вытащить ее на поверхность, а потом, как вы и сказали, реинтегрировать. Чтобы добиться этого, барьер подавления, созданный языком и поддерживаемый тревогой и чувством вины, должен быть приподнят или ослаблен. Например, человеку можно предложить говорить все, что приходит на ум, не занимаясь самоцензурой. Но, какой бы ни была техника, цель одна и та же — подружиться со своей «тенью» и снова сделать ее частью себя.
Э.З.: А следующая стадия?
К.У.: Четвертый уровень — ум правила/роли, который обычно господствует в промежутке между семью и одиннадцатью — ознаменован глубокими сдвигами в сознании. Если вы возьмете ребенка, находящегося на третьем уровне, уровне дооперационального мышления, покажете ему красный шар, лежащий слева, и зеленый шар, лежащий справа, потом пододвинете красный шар к ребенку, а зеленый шар к себе и спросите ребенка, какого цвета шар вы видите перед собой, ребенок ответит: красный. Иными словами, он неспособен встать на вашу точку зрения, неспособен принять на себя роль другого. А ребенок, у которого сформировано конкретно-операциональное мышление, ответит правильно: зеленый. Он уже способен принять на себя роль другого. Кроме того, на этой стадии он может совершать упорядоченные интеллектуальные операции — включение предмета в класс подобных, умножение, иерархизацию и так далее.
Иными словами, ребенок все больше и больше осваивает мир правил и ролей. Его поведение управляется сценариями, лингвистическими правилами, которые управляют его поведением и ролями. Это особенно заметно по тому, что у ребенка формируется чувство морали, как подчеркивали Пиаже, Кольберг и Кэрол Джиллиган
[86]
. На предыдущих уровнях, с первого по третий, чувство морали ребенка можно назвать доконвенциональным, поскольку оно основано не на нравственных или социальных моделях, а всего лишь на физических реакциях удовольствия и боли на поощрение и наказание; вполне естественно, что это состояние эгоцентрическое, нарциссическое. Но с возникновением линейно-ролевого ума чувство морали ребенка начинает сдвигаться от доконвенциональной формы к конвенциональной — оно переходит от эгоцентрического к социоцентрическому.
И это очень важно, поскольку конвенциональный, или линейно-ролевой, ум еще неспособен сколько-нибудь глубоко заниматься интроспекцией, правила и роли усваиваются ребенком исключительно в конкретной форме. Ребенок впитывает эти правила и роли, не задавая никаких вопросов, — это исследователи называют стадией конформизма. При отсутствии интроспекции ребенок не умеет осуществлять самостоятельный выбор и потому бездумно следует за всем.
Конечно, большинство правил и ролей необходимы и полезны, по крайней мере на этой стадии, но могут быть среди них и ложные, и внутренне противоречивые, и ведущие в неверном направлении. А на этой стадии ребенок еще неспособен выбирать! В этот период он воспринимает многое буквально и конкретно, но если какие-то ошибочные представления сохранятся до взрослого возраста, то может возникнуть патология, которую называют «сценарной». Например, человек может говорить себе, что он нехороший, что он дурной до мозга костей, что Бог накажет его за плохие мысли, что его не любят, что он безнадежный грешник, и так далее.
В этом случае терапия — в особенности известная под названием «когнитивной» — стремится с корнем вырвать эти мифы и рассмотреть их при свете разума и объективной реальности. Это называется «сценарным анализом», и это очень эффективное лечение, особенно при депрессии или заниженной самооценке.
Э.З.: Полагаю, тут все ясно. А что с пятым уровнем?
К.У.: С развитием формально-операционального мышления — обычно это происходит между одиннадцатью и пятнадцатью годами — происходит еще одна мощная трансформация. С помощью формально-операционального ума личность способна размышлять над общественными нормами и установками, а следовательно — самостоятельно оценивать их пригодность. Это влечет за собой возникновение морали, которую Кольберг и Джиллиган называют постконвенциональной. Она уже не привязана к конформистским социальным нормам, не привязана к племени, группе или конкретному обществу. Скорее она оценивает конкретные действия в соответствии с более универсальными стандартами — что такое «правильно», что такое «честно» не только для моей группы, но для личности в широком смысле. И такой подход, разумеется, осмыслен, потому что более высокий уровень развития всегда означает способность интеграции на более высоком или универсальном уровне — в данном случае от эгоцентрического через социоцентрический к мироцентрическому (наверное, стоит добавить, что и к теоцентрическому).
Кроме того, на этом уровне личность обретает способность к глубокой и основательной интроспекции. Жгучим вопросом впервые становится вопрос: «Кто я?» Индивидуумы, уже больше не защищенные конформистскими правилами и ролями предшествующей стадии, не укорененные в них, теперь должны, так сказать, сформировать собственную самотождественность. Если с этим возникают проблемы, то формируется то, что Эриксон назвал «кризисом самотождественности». А единственный способ терапии — еще более глубокая интроспекция. Терапевт становится чем-то вроде философа, который вовлекает пациента в сократовский диалог, чтобы помочь ему…
Э.З.: Он помогает им самостоятельно выяснить, кто они, кем хотели бы стать и кем могли бы стать.
К.У.: Именно так. На данном этапе это еще не великая мистическая экспедиция, это не поиск трансцендентальной Самости с большой буквы, единой и общей во всех. Это поиск приемлемой самости с маленькой буквы, а не абсолютной Самости с большой буквы. Как в книге «Над пропастью во ржи»
[87]
.
