Посвящается невозмутимой героине моей жизни, Кристине Маслач Зимбардо
Предисловие
Мне бы очень хотелось сказать, что эта книга — плод любви. Но это не так. Я работал над ней два года, и за все это время ни разу не испытал этого прекрасного чувства. С тяжелым сердцем я смотрел видеозаписи Стэнфордского тюремного эксперимента (СТЭ), снова и снова перечитывал их распечатки. Время стерло из моей памяти всю степень дьявольской изощренности охранников, масштабы страданий заключенных, степень моей пассивности, позволявшей злоупотреблениям продолжаться столько, сколько я хотел, — мое собственное зло бездействия.
Еще я забыл, что первую часть этой книги начал писать еще тридцать лет назад, по контракту с другим издателем. Но тогда я быстро оставил эту затею, поскольку был не готов вновь переживать совсем свежие впечатления. Я рад, что тогда не стал упорствовать и отказался писать, потому что самое подходящее время наступило именно сейчас. Я стал мудрее и способен более зрело отнестись к этой сложной задаче. Более того, параллели между злоупотреблениями в тюрьме Абу-Грейб и событиями Стэнфордского тюремного эксперимента прибавили достоверности нашему опыту в Стэнфордской тюрьме, а это, в свою очередь, помогло прояснить психологические мотивы ужасающих злоупотреблений в другой, реальной тюрьме.
Второй серьезной эмоциональной трудностью во время работы над этой книгой стало мое личное и весьма активное участие в расследовании злоупотреблений и пыток в Абу-Грейб. Как свидетель-эксперт со стороны одного из военных полицейских, охранников этой тюрьмы, я действовал скорее как журналист, чем как социальный психолог. Я стремился выяснить все, что только можно. Я вел с ним долгие беседы, разговаривал и переписывался с членами его семьи, собирал информацию о его работе в исправительных учреждениях США, о его службе в армии, я беседовал с другими военными, служившими в той же тюрьме. Мне хотелось поставить себя на его место, стать начальником ночной смены в блоке 1А, который нес службу с четырех часов дня до четырех часов утра сорок дней подряд, без выходных.
Как свидетель-эксперт я должен был давать показания во время судебного процесса. Мои свидетельства касались ситуационных факторов, способствовавших злоупотреблениям, в которых участвовал мой подопечный. Поэтому мне предоставили доступ к нескольким сотням фотографий, запечатлевших издевательства над заключенными. Это была весьма малоприятная задача. Кроме того, мне предоставили все доступные в то время отчеты различных военных и гражданских следственных групп. Мне сказали, что в суде запрещено пользоваться записями, и мне пришлось учить наизусть столько выводов и заключений, сколько я смог запомнить. Эта умственная работа усугубила огромное эмоциональное напряжение, возникшее после того, как сержанту Айвену «Чипу» Фредерику вынесли жесткий приговор, и я стал неофициальным психологом-консультантом для него и его жены Марты. Со временем я стал для них «дядей Филом».
Я был вдвойне расстроен и разозлен сначала нежеланием военных принять хоть одно из множества смягчающих обстоятельств, о которых я говорил на судебном процессе, объяснявших жестокое поведение Чипа и способных уменьшить срок его тюремного заключения. Прокурор и судья отказались рассматривать даже саму идею того, что ситуационные факторы могут оказывать влияние на поведение личности. Они придерживались стандартной концепции индивидуализма, которую разделяют большинство людей нашей культуры. Они считали, что поведение сержанта Чипа Фредерика было целиком и полностью обусловлено его порочными наклонностями («диспозициями») и стало следствием его добровольного и осознанного решения совершать зло. Мое возмущение усугублялось еще и тем, что отчеты нескольких «независимых» следственных групп недвусмысленно указывали, что за злоупотребления охранников несут ответственность и офицеры более высокого ранга, оказавшиеся неэффективными лидерами или халатно относившиеся к своим обязанностям. Эти отчеты, составленные под руководством генералов и бывших высокопоставленных государственных чиновников, ясно показали, что именно военное и административное руководство создало «бочку меда», в которой несколько хороших солдат стали «ложкой дегтя».
Если бы я написал эту книгу вскоре после окончания Стэнфордского тюремного эксперимента, то ограничился бы выводами о том, что в том или ином контексте ситуационные факторы играют в формировании нашего поведения гораздо более важную роль, чем мы думаем или признаем. Но при этом я упустил бы из виду общую картину: более мощные силы, превращающие добро в зло, — силы Системы, сложное переплетение могущественных влияний, которые и создают Ситуацию. Большое количество данных, накопленных социальной психологией, подтверждает идею о том, что в определенном контексте ситуационные факторы оказываются сильнее свойств личности. В нескольких главах мы рассмотрим аргументы, подтверждающие эту точку зрения. Однако обычно психологи не спешат принимать во внимание глубинные силы, действующие в политической, экономической, религиозной, исторической и культурной сферах, способствующие созданию тех или иных ситуаций и определяющие их как законные и допустимые либо как незаконные и недопустимые. Целостное понимание мотивов человеческого поведения требует признания степени и границ влияния и личностных, и ситуационных, и системных факторов.
Для коррекции или предотвращения нежелательного поведения отдельных людей или групп нужно понимать, какие силы, достоинства и слабые места вносят все эти факторы в ту или иную ситуацию. Затем нужно более полно представлять себе весь комплекс ситуационных сил, которые действуют в определенных условиях, где проявляется данное поведение. Умение их изменять или избегать помогает устранить нежелательные реакции личности гораздо эффективнее, чем коррекционные меры, направленные исключительно на изменение поведения человека в определенной ситуации. Для этого нужно принять концепцию общественного здоровья, отказавшись от стандартной медицинской модели, основанной на лечении отдельных симптомов и коррекции отдельных актов антисоциального поведения. И если при этом мы не станем лучше осознавать реальную мощь Системы, неизменно скрытую завесой тайны, и не начнем понимать, по каким законам и правилам она живет, поведенческие изменения останутся нестабильными, ситуативными и иллюзорными. На страницах этой книги я много раз повторяю, что попытки понять ситуационные и системные аспекты поведения человека не оправдывают этого человека и не освобождают его от ответственности за безнравственные, незаконные или жестокие деяния.
Значительную часть своей профессиональной карьеры я посвятил психологии зла — я изучал насилие, анонимность, агрессию, вандализм, пытки и терроризм. Поэтому не могу не отметить ситуационные силы, воздействующие на меня самого. Я вырос в бедной семье в Нью-Йорке, в южном Бронксе. Во многом именно это «гетто» сформировало мои взгляды на жизнь и мои приоритеты. Жизнь в городском гетто требует постоянного приспособления к законам улицы. Всегда нужно знать, кто обладает властью, которую может использовать против вас или же вам на пользу, кого лучше избегать, а с кем нужно «дружить». Для этого надо уметь расшифровывать тонкие сигналы ситуации, указывающие на то, когда следует делать ставки, а когда надо воздержаться, как создавать взаимные обязательства и каким образом можно превратиться из середнячка в лидера.
