На обратном пути, пробираясь сквозь частокол могил, я наступил на что-то мягкое. В следующий момент это мягкое, с шумом хрустящих веток и дикими воплями, вздыбилось откуда-то из земли, и нечто темное со свистом рассекло воздух над моей головой, так что я едва успел пригнуться, чтобы не потерять дорогую мне голову. В этот же момент я, на автомате, выходя из приседания, нанес удар левой рукой, ибо в наиболее сильной – правой, у меня был фонарик – сказалась боксерская выучка – в это вздыбленное нечто, которое отлетело назад и, наверное бы, свалилось, если б не упёрлось в могильный памятник. В другой раз все это могло бы меня перепугать до нутряной икоты, но после мертвой воды я ощущал только холодное спокойствие и даже кинжал из-за пояса, в целях безопасности, не вынул. Мелькнула мысль: уж не тот ли это любитель мертвечинки, о котором ходили по городу всякие россказни? Попался подлец, сейчас ты у меня получишь!
– Хто ты, што ты, мать твою ети!? – истошно взвопил каннибал в зимней шапке, весь облепленный жухлыми листьями.
В луче фонаря, который я направил на людоеда, изобразилась фигура насмерть перепуганного мужика лет сорока, с осоловелой, мятой, вчерашнего бритья, рожей, левую щеку которой пересекал широкий шрам. На нем был кургузый ватник, солдатские штаны с галифе, образца ушедшей войны, заправленные в кирзовые, грязные сапоги. В правой руке его была штыковая лопата, которую он держал наотмашь. В том же фонарном свете фосфорически мерцали его расширившиеся до беспредельности зрачки, словно у снулой рыбы, которую только что оглушили веслом.
– Кто-кто – конь в пальто! – рявкнул я на нетопыря с лопатой, на всякий случай, отступив на шаг и нащупав за поясом рукоять кинжала.
– Худа ты, хде ты? – уже тише взвизгнул дяхан, потрясая своей хорошо отточенной штыковой лопатой и прикрывая глаза от света, бьющего ему в лицо.
– Куда– куда! Рыбалить пошел на Тулку, вот куда! Там у меня садки поставлены с вечера, – сразу нашелся я что соврать. – А вот, ты кто?
– Хто-хто – дед Пихто! – уже спокойнее, но раздраженно передразнил меня простывшим голосом мужик. – Предупреждать надо ж, а не так себе – с бухты-барахты, япона мать! Ведь убийством дело закончиться могло! – дяхан стал шариться по карманам фуфайки и, не найдя искомого, нагнулся и что-то подобрал с земли. – Вот, могилку послали караулить, чтобы никто не занял – нынче-то народ, не скажи, какой ушлый. Вишь, вона вырыта, – мужик указал лопатой в темноту. – Литр дали за работу, вот и согласился. Ну, канешна, один пузырь-то оприходовал от скуки, лег полежать на листву покурить, да заснул, видать. А ты штой-то по могилам ночью поперся? – тама вона дорога идет. Так ведь можно и головы лишиться – што ты! У меня размах – ой-йо-ёй, и рука еще крепкая. Слухай, а у тебя цигарка есть, а то мой табачок из кисета рассыпался, кода ты меня напужал, – уже с просительной и вполне миролюбивой интонацией, вопросил меня мужик, сам, видимо, чуть ли не наложивший с перепугу в штаны, и бросил лопату.
– Да так путь короче, – сказал я и угостил мужика сигаретой, и он еще одну взял себе в запас.
– А не боязно-то, паря, ночью тут, своим энтим коротким путем, шариться? – сразу подобревшим голосом заговорил собеседник, пряча за ухо запасную сигаретку. – Говорят, тут таксиста одного замочили да и съели опосля с кишками вместе. Я-то заглотил пузырь – мне потом хоть бы хны, сам черт не страшен! – дяхан загыкал, блеснув на луне щербатым ртом.
– Страшновато малость, да у меня складишок в кармане, – показал я мужику ножичек.
– Тут складишом не обойтись, паря! Нужно оружие посурьезнее, вона, как, моя лопата, в пример.
– А это не я тебе зубы выбил ненароком?
– Не-а, это давно еще – по пьяной драке на свадьбе. А ты мне, могет, ребро сломал – в грудь саданул, как из пушки ядром. Дыхнуть невмоготу – больно. Боксун, што-ли? – мужик засунул руку под фуфайку и пошурудил там ребра на груди.
– Да нет, так – улица научила, – поскромничал я, сам удивляясь – откуда у меня, вдруг, появилась такая резкость, сила и молниеносная реакция – ведь мог и голову потерять – уж не от мертвой ли воды?
– А-а… Слухай, а, может, для храбрости приложишься? Чтоб дальше шагать безбоязно, а?
Дяхан вынул из кармана ватных штанов бутылку водки и зубами сдернул алюминиевую крышечку.
– Не, батя, – отказался я. – Мне потом еще на учебу надо.
– А, ну тогда будь здоров!
Дяхан опрокинул заклокотавшую бутылку в горло, а я пошел своей дорогой дальше.
Наверное, на сегодня приключений достаточно.
Возвращался я, правда, не совсем удовлетворенный: никто не вручил мне никакого атаме, а ведь в «Заговоре вызова» оно присутствует. Надо разобраться, что это за штука и с чем ее едят. Может, достану в другом месте. Не возвращаться же, да и поздно уже – поезд ушел.
И действительно, дальше я спокойно миновал кладбище и добрался до трамвайной остановки – конечной, находившейся как раз против проходной «Молкомбината». Вдалеке я увидел неровный свет фар и перестук колес приближающегося, и, наверное, первого трамвая – самого массового транспортного средства трудового пролетариата – начиналось утро рабочего дня, было половина шестого.
Утро! Как хорошо, что каждый день начинается утром! И еще хорошо знать, что оно не последнее в твоей начинающейся жизни.
Рядом никого не было, и я, не стесняясь того, что могу не попасть в ноты, задушевно запел во всю мощь своей глотки нашу, родную и что ни на есть самую рабочую песню: «Та за-аводска-ая про-оходная, что в лю-уди вы-ивела меня-а…»
Удивительно, но мне вовсе не хотелось спать…
Глава X Тринадцать лотерейных билетов
…И вот, когда все было, по возможности, обмозговано и подготовлено для подписания Договора, в один прекрасный день – в пятницу, тринадцатое октября – дата, естественно, была выбрана не случайно – после окончания занятий в институте, я направился к газетному киоску.
Было пасмурно, моросил мелкий дождик, прибивая бурую, опавшую листву к серому, тягомотному асфальту. Потягивало сырым ветерком, пробиравшегося мне за осеннее пальто и холодившее саму душу. Прохожие, встречавшиеся мне на пути, казались каким-то озабоченными и встревоженными, словно для всех них сегодня должно было случиться нечто неприятное и из ряда вон выходящее.
Я подошел к киоску «Союзпечати», у общаги НЭТИ на проспекте Карла Маркса, и попросил продать мне тринадцать лотерейных билетов.
Пустоглазая киоскерша моментально сделала осмысленными глаза и спросила настороженно:
– Почему именно тринадцать? Число-то несчастливое.
– Если возьму двенадцать, то бишь, счастливое число, то, тетечка, согласно теории вероятности, шансов выиграть будет меньше, – парировал я.
– Да мне то чо? Воля ваша, мне еще и лучше, когда больше берут, – сквасила пухлые губы тетка, обидевшись на то, что я не прислушался к ее мнению. – Да я еще никакая не тетечка вам, мне тридцать семь только.
