Лаура с немым укором покачала головой. Ну как так можно!
— Какой ужас! — снова обратилась она к Магде сдавленным голосом. — А ты откуда знаешь?
— Мне сказала Элени из седьмого «А», а ей сказала подруга из девятого «Б». А кто сказал ей, я не знаю.
— И кто это был? — грустно спросила Лаура.
— Элени считает, что дирекция старается замять это дело, — никто, правда, не знает почему, — ответила Магда. — Но мне все-таки удалось выяснить имя. Его звали Алан Шмитт.
— Алан Шмитт? — удивилась Кая. — Никогда не слышала.
— Я тоже, — заявил Лукас.
Магда кивнула:
— Говорят, он учился в одиннадцатом; правда, у кого ни спрошу, никто его не знает.
Лаура задумчиво посмотрела на подругу:
— Странно, правда? Ведь в Равенштайне не так уж много народу. Должен же кто-то…
В этот момент за учительским столом зазвенел колокольчик. Доктор Шварц собирался выступить с заявлением. Все сообщения или распоряжения администрации интерната делались обычно во время ужина. Но раньше право на это имел только сам директор, или уж в крайнем случае он лично просил кого-нибудь из коллег выступить перед учениками вместо него. Время от времени профессор поступал именно так, поэтому ученики успешно пережили уже выступления многих учителей. Например, речь Шушельпуфа, или магистра Себальдуса, как привыкли называть в интернате тощего как щепка и всегда крайне зажатого учителя немецкого Себальдуса Магеса.
Только один учитель еще ни разу не выступал. Это был доктор Квинтус Шварц.
«Так я и знала, — подумала Лаура. — Не успел стать директором, как уже развоображался. Ну ничего, это ненадолго!»
Доктор Шварц поднялся со своего места и скрестил руки на груди. Ему словно удалось прочесть мысли Лауры, потому что несколько мгновений он насмешливо смотрел ей прямо в лицо. Его черные глаза при этом победоносно сверкали.
Он поднял правую руку, и шум в зале постепенно стал затихать. Ученики перестали болтать, звон посуды прекратился, и наконец воцарилась полная тишина.
Доктор Квинтус Шварц не спеша обвел взглядом присутствующих. В интернате насчитывалось около двухсот учащихся и еще добрых две дюжины учителей — все глаза были направлены на заместителя директора.
Квинтусу, казалось, нравилось быть в центре внимания. Прежде чем начать речь, он глубоко, с наслаждением вздохнул.
— Дорогие коллеги и учащиеся интерната, — начал он своим глубоким, приятным голосом, — как многие из вас, наверное, уже слышали, наш глубокоуважаемый господин директор… — тут он на минуту прервался, чтобы демонстративно вздохнуть, — профессор Моргенштерн, к сожалению, болен. Поэтому я был вынужден временно взять на себя его обязанности и буду выполнять их до тех пор, пока здоровье его не улучшится!
На этом месте его речи из рядов учеников послышались разочарованные возгласы.
Кая закатила глаза.
— О нет! — простонала она.
— Только этого не хватало! — зло прошептала Магда.
Лаура огляделась. Отовсюду, куда бы она ни взглянула, смотрели недовольные лица.
Реакция учеников не ускользнула и от доктора Шварца. Только вот казалось, она его ничуть не расстроила. Наоборот, он как будто даже обрадовался. Его лицо расплылось в самодовольной улыбке, и он не проронил ни единого замечания на этот счет.
— У меня создалось впечатление, что наше достославное заведение в последние годы постепенно приходит в упадок. Дисциплина и порядок в нем перестали соблюдаться должным образом. О них, попросту говоря, забыли. Поэтому я намерен впредь направить все свои усилия на восстановление порядка! Все ученики с этого момента должны неукоснительно соблюдать правила поведения, установленные в интернате! И само собой разумеется, что каждое нарушение будет караться немедленно и самым жестоким образом!
По залу снова прокатилась волна недовольства.
— Он что, спятил? — негодующе воскликнула Кая.
— Очередной заскок! — фыркнула Магда.
У большинства сидевших за учительским столом на лицах также читалось недоумение. Перси Валиант осуждающе качал головой, а мисс Мэри Морган, всем своим видом выражая недовольство, смотрела в одну точку прямо перед собой. Глянцевый лоб Шушельпуфа собрался глубокими складками. Магистр Себальдус часто моргал глазами, нервно протирая очки платком. Только Пинки Таксус радостно ухмылялась. Она была единственной, кто явно выражал Квинтусу Шварцу свое одобрение. Остальные коллеги, казалось, абсолютно не понимали, зачем доктору Шварцу понадобилось прибегать к столь жестким мерам. Ведь до сих пор, пока профессор Моргенштерн руководил интернатом, не было никаких проблем, хотя он и относился к уставу довольно-таки лояльно и никогда не считал непременным условием порядка обязательную круглосуточную слежку за учениками.
Доктор Квинтус Шварц сделал вид, что не замечает всеобщего недовольства, и спокойным голосом объявил основные требования:
— С этого момента снова должен строго соблюдаться режим: еда, учеба, отдых — по расписанию. В свободное время учащимся разрешается находиться только в специально отведенных для них помещениях, библиотеку и спортзал следует посещать только в конкретные часы, установленные режимом. И самое главное: после отбоя, а он теперь снова будет ровно в десять часов, учащимся запрещается покидать пределы своих спален, если только у них нет на то разрешения руководства интерната!
Школьники теперь уже не в силах были больше молчать. Последние слова доктора Шварца потонули в дружных криках негодования. Он схватил колокольчик и яростно зазвонил.
— Успокойтесь! — кричал он. — Немедленно успокойтесь!
Глаза его горели злобой.
Постепенно снова воцарилось молчание.
— Так-то лучше. — Голос доктора Шварца звучал чуть мягче. — Я уже почти закончил. Итак, последнее и самое важное: я запрещаю кому бы то ни было приближаться к старому склепу в Мертвом лесу. Да, именно к тому склепу, который для многих из вас по какой-то загадочной причине кажется чрезвычайно привлекательным!
Он сощурил глаза и пристально посмотрел в зал. При виде всеобщего недовольства его лицо расплылось в улыбке. Затем он сел и спокойно продолжил свою беседу с Ребеккой Таксус, как будто за минуту до этого речь шла о сущих пустяках, а не о вещах, сразивших наповал всех до единого учащихся и большую часть преподавательского состава.
Лаура качала головой. Она никак не могла понять, чего хочет добиться Квинтус Шварц этими своими новыми правилами, для введения которых совершенно очевидно не было никакой нужды. Новоиспеченный директор не пользовался особой любовью и уважением у своих учеников, да и среди коллег у него, пожалуй, не было ни одного друга. Но ни одна живая душа в интернате, даже из числа его самых заклятых врагов, не могла отрицать, что Квинтус был человеком очень и очень неглупым. И тем не менее он в первый же день заводит новые порядки, прекрасно зная, что они никому не понравятся и только настроят подавляющее большинство против него. В этом нет никакого смысла! Нет, какой-то смысл все-таки есть, должен быть! Просто никто о нем пока еще не догадывается.
