— Помню, вы тогда довольно грубо крикнули мне: «Доктор Мори, что вы стоите, как студент-первокурсник во время первого визита в анатомичку? Готовьте инструменты!». Я знал, что нужно готовить инструменты, но руки у меня дрожали так, что я боялся к чему-либо прикасаться.
— Если вы заметили, в операционной я обычно разговариваю на повышенных тонах.
— Да, вы любите, когда вам подчиняются. Это помогает вам загнать подальше мысли о том, что внутри вы ощущаете совсем другое.
Анжелика подняла бровь, но через долю секунды ее лицо снова приняло спокойное выражение.
— Может быть, — коротко ответила она.
— Вы плохо знаете себя, доктор Гентингтон. Вы выбрали религию потому, что она дает вам возможность не мучить себя мыслями о собственной природе и желаниях. Когда за вас кто-то выбирает путь, жить комфортнее. У вас есть ответы на все вопросы. Если у вас нет ответа на какой-то вопрос, вы о нем забываете, считая его неправильным. Но когда-нибудь у вас появится вопрос, на который вам во что бы то ни стало нужно будет найти ответ. Что вы будете делать тогда?
— Я не задаю себе таких вопросов.
— Я могу попросить вас подойти к зеркалу?
Анжелика поднялась и подошла к большому зеркалу, висевшему на противоположной стене. Вивиан встал рядом, но чуть в стороне — так, чтобы она не видела его отражения.
— Вы хотите, чтобы я полюбовалась на себя? — с улыбкой спросила Анжелика.
— Я хочу, чтобы вы разделись.
Анжелика сняла с плеч платье, выскользнула из туфель. Вивиан кивнул, предлагая продолжать.
— Полностью? — спросила она неуверенно.
— Да.
— Вот, пожалуйста. Вы довольны?
— А теперь посмотрите на себя. Для начала посмотрите в глаза. А потом оглядите целиком.
Анжелика оглядела свое отражение.
— Что вы видите? — задал очередной вопрос Вивиан.
— Я вижу… свое тело. Вместилище души.
— Как часто вы разглядываете себя вот так, в полный рост, без одежды? Что вы чувствуете?
Анжелика молчала. Она продолжала изучать свое отражение, и постепенно ее щеки заливались румянцем.
— Вас это смущает? — заговорил доктор Мори.
— Да, думаю, что так.
— Почему вы боитесь собственного тела? Не потому ли, что вы с ним не знакомы? Вы скрываете его одеждой, вам и в голову не приходит посмотреть на него вот так. Вы боитесь увидеть что-то страшное?
— Я… я не знаю.
— Подумайте о том, что вы не просто боитесь собственного тела. Вы боитесь его реакций. Вы не знаете, что доставляет ему удовольствие. Вы не знаете, как ваша кожа реагирует на прикосновения. Попробуйте прикоснуться к себе. Не бойтесь. Это не страшно.
Анжелика провела рукой по плечам, прикоснулась к груди и к животу.
— Вы продолжите бояться себя, если не будете знать свое тело. Вы можете спрятаться от кого угодно, но только не от себя. Если вы не можете ответить на вопрос «что вы хотите» для себя как вы ответите на этот вопрос, если его задаст кто-то другой? К примеру, ваш муж? Конечно, вы будете чувствовать себя несчастной. Как вы сказали? Вместилище души? Как вы думаете, душе, этому совершенному — по крайней мере, более совершенному, чем тело — созданию, будет уютно, если вы не заботитесь о совершенствовании ее вместилища?
— Я не думаю, что грех — это стремление к совершенству.
— Слово «грех» придумали те люди, которые боятся самих себя, доктор Гентингтон. Грех — это не запрет делать то, что может доставить вам удовольствие. Это добровольное заключение в придуманные кем-то рамки, которые не дают жить полной жизнью.
— Вы точно Дьявол, доктор Мори. Сегодня я в этом убедилась.
Вивиан подошел к ней и обнял за плечи. Анжелика вздрогнула и посмотрела на него в зеркало.
— Ни крестик, ни еженедельные походы в церковь не меняют вас изнутри. Сколько бы мы ни тянулись к религии, мы останемся людьми. Конечно, душа тянется к прекрасному, если ваши взгляды достаточно широки. Но помимо души у нас есть еще и тело. Мы изучаем психологию, соционику, физиогномику… но почему мы уделяем так мало внимания нашему телу? Науку о душе давно возвели в культ. А в культе тела есть что-то постыдное?
— В этом нет ничего постыдного, если не переходить границы.
— Границы, которые вам указала религия? Которые вам указывают окружающие, тем самым оправдывая в собственных глазах свою ограниченность? Или границы, которые придумали вы, опираясь на какие-то мифические моральные принципы? Для того чтобы узнать свои границы, вы должны узнать то, что находится внутри этих границ. Зачем рисовать карту, если вы и понятия не имеете, что это за карта и как с ней работать?
Теперь Анжелика смотрела не на свое отражение, а в пол, и молчала.
— Скажите что-нибудь, — попросил Вивиан. — Я чувствую себя неуютно.
— Я тоже чувствую себя неуютно.
— Тогда, думаю, мне лучше уйти.
Она коснулась его руки на своем плече.
— Нет, — ответила она негромко. — Я хочу, чтобы вы остались.
— Но вы сказали, что чувствуете себя неуютно. Я решил, что…
— Мне наплевать на то, что вы решили.
Вивиан коснулся ее волос. Анжелика снова смотрела в зеркало.
— У меня тоже есть границы, но через пять секунд я переступлю последнюю. И за ней границ нет.
— Хорошо. Вы поможете мне составить карту. Или, по крайней мере, сделать ее набросок.
Глава тринадцатая
Роберт Диксон уже давно причислил себя к людям, которых невозможно удивить. Нет, это вовсе не означало, что ему наскучила жизнь. Это, скорее, определяло его мировоззрение: что бы с ним ни происходило, он относился к этому с философским спокойствием, а его кредо была фраза царя Соломона «все пройдет — и это пройдет». Доктор Диксон родился в крошечном городке в Европе в семье военного, объездил почти весь мир, был дважды женат и имел троих детей, которые уже давно выросли и теперь жили собственной жизнью. Большую часть своей жизни Роберт, травматолог по специализации, проработал военным хирургом. Он успел побывать почти во всех горячих точках мира и увидеть практически все, что можно было увидеть. И поэтому он полагал, что его ничем не напугать — по крайней мере, чем-то, что связано с его работой.
Когда доктор Диксон отметил свой сороковой день рождения, то решил, что горячие точки обойдутся без него, и отправился на покой. Покоем для Роберта оказался приемный покой: он начал работать врачом на «скорой помощи». Спустя пару лет профессор Монтгомери убедил его в том, что военному хирургу с таким опытом работы не пристало быть обычным врачом, и доктор Диксон согласился занять должность руководителя отделения экстренной медицины. Профессор Монтгомери был рад — он знал, что нашел подходящего человека. Доктор Диксон тоже был рад — он понял, что адреналина в работе хватает не только тогда, когда ты работаешь военным хирургом.
