Глава 45
Час спустя я все еще сидел в одиночестве перед древним черно-белым телевизором с экраном чуть больше моей ладони и удивительно нечетким изображением.
Рядом со мной лежала большая стопка видеокассет, которые я уже просмотрел, и несколько еще не виденных – стремительно тающее хранилище моих надежд, а может быть, и надежд всего западного мира. Но об этом я старался не думать.
В помещении было очень тесно. Я бы очень удивился, узнав, что его убирали хоть раз за последние десять дней. Такое достижение цивилизации, как кондиционеры, пока еще не достигло офиса «Бритиш петролеум» в Бодруме, но, несмотря на жару, возможности заснуть не было: стул, на котором я сидел, был такой шаткий и неудобный, что мне приходилось вставать каждые несколько минут, чтобы дать шанс спине и заднице выжить в таких условиях.
Все это время я делал паузы только для того, чтобы выкинуть очередную кассету в кучу просмотренных пленок. Цифры временнуго кода мельтешили перед моим взором, угрожая мне косоглазием уже к концу дня. Чтобы не запутаться, я выписал даты, часы и минуты двух телефонных звонков и на всякий случай расширил временные рамки еще на пятнадцать минут в обе стороны, чтобы быть уверенным: вдруг женщина пришла раньше или задержалась после разговора.
Постоянно сверяясь со своей записью, я пару раз оказывался очень близко от искомых цифр, чувствуя, как учащается пульс и нарастает усталость. А потом, когда пленка вдруг резко останавливалась, оказывалось, что я смотрю съемку, относящуюся совсем к другой неделе.
В один особенно мучительный момент я находился всего в ста сорока секундах от первого телефонного звонка и уже был уверен, что женщина вот-вот появится в кадре, когда на экране телевизора возникла «пурга» статических помех, а магнитная лента полностью закончилась. Я остался сидеть в полном отчаянии, не веря своим глазам. Турок не обманывал меня, когда говорил, что система работает весьма хаотично.
Мне оставалось просмотреть три последние кассеты, когда в дверях появился Памук.
– Хотите кофе? – спросил он.
Я заколебался, вид у меня, наверное, был скептический.
Он рассмеялся:
– Знаю, о чем вы думаете: «Как мне надоела эта турецкая бурда, такая густая, что непонятно – то ли пить ее, то ли жевать!» Я хочу предложить вам чашку настоящего яванского кофе, такого, какой подают в Америке, – жидкого, как моча, и слабого настолько, что мы, турки, наливаем его в соски для младенцев.
– Звучит заманчиво, – сказал я.
– При одном условии. Я пойду и куплю кофе, ради вас я даже готов вынести унижение от владельца магазина, но если кто-то подъедет, вам придется закачать ему топливо.
– Ладно.
Оставалось еще три кассеты, и я понимал: шанс увидеть на них женщину ничтожно мал. Я и так слишком от многого отказывался, а чашка кофе была как раз тем, в чем я сейчас особенно нуждался, – разумеется, не считая чуда.
К тому времени, когда Памук вручил мне кофе, я просмотрел еще одну пленку и часть следующей. Сняв крышку, я выбросил ее в урну и вновь уставился на экран. Там проскочило уже девять дней. Со все возрастающим вниманием я смотрел на временной индикатор внизу, быстро приближающий меня к дате и времени второго телефонного звонка.
Еще раз взглянув для верности в свои записи, я уже не отрывал глаз от экрана. Памук стоял в дверном проеме у меня за спиной, наслаждаясь похожим на патоку кофе. Я знал, что, если увижу женщину, никак не должен на это реагировать. Турок ведь думал, что я высматриваю кого-то, подъезжающего на машине к автозаправке, и, если окажется, что я солгал, это вызовет массу ненужных вопросов. Кроме того, был риск, пусть и небольшой, что он знает эту женщину. «Сохраняй полное спокойствие, – сказал я себе, – никаких эмоций».
– То, что вы сказали раньше, – это всерьез? – спросил Памук, явно желавший возобновить разговор.
– Насчет чего? – Я неотрывно глядел на экран, боясь пропустить что-нибудь важное.
– Что я один из лучших музыкантов, которых вам доводилось слышать.
– Это правда, – ответил я, наблюдая, как летят секунды, превращаясь в минуты.
«Продолжай! – мысленно подстегивал я счетчик времени. – Ну же, не останавливайся!»
– Вы сами-то на чем-нибудь играете? – поинтересовался Памук.
– В детстве играл, настолько хорошо, чтобы понять: великим музыкантом я никогда не стану. Все бы отдал, чтобы иметь талант, как у вас.
Турок ничего не сказал в ответ. Мне хотелось взглянуть на его лицо, чтобы увидеть реакцию, но я не имел права отвлечься. Если в кадре все-таки появится изображение женщины, это случится очень скоро. Я бросил взгляд на видеомагнитофон: ленты еще оставалось много, но система безопасности «Бритиш петролеум» не давала никаких гарантий. Отсчет времени мог в любой момент скакнуть вперед – на день, неделю, целый месяц. Я вновь перевел глаза на экран, глядя, как мелькают секунды, и ощущая присутствие Памука за спиной.
В моем сознании его фигура стала более значительной. Уж не знаю, чем это можно объяснить, возможно перенапряжением, но у меня вдруг возникло странное чувство, что мы встретились не просто так и я каким-то образом вовлечен в его жизнь. Мне вспомнился буддийский монах, с которым я много лет назад общался в Таиланде. Он сказал тогда, что наши пути пересеклись не случайно и ему есть о чем со мной поговорить. Теперь и я испытывал нечто подобное.
Но при этом концентрация моего внимания не снижалась, а глаза не отрывались от экрана.
– Вы ненавидите свою работу, – сказал я тихо, – вам противна музыка, которую вы играете. Этого достаточно, чтобы разбить сердце любого человека.
На экране не было ни малейшего следа автомобиля или пешехода. Может быть, женщина в этот момент шла или парковала машину так близко к краю тротуара, что оказалась вне обзора видеокамеры, если, конечно, лента не закончилась или не прыгнула внезапно вперед. Я вновь взглянул на временной код. Отсчет приблизился к назначенной минуте телефонного звонка.
Если я сейчас не увижу ее, крошечное окошко закроется навсегда.
Я постарался говорить ровно, безучастно, чтобы ничем не выдать свое волнение:
– Когда-то, много лет назад, я встретил одного человека. Он был буддийским монахом и сказал мне удивительную фразу, которую я не забыл до сих пор: «Если хочешь обрести свободу, расстанься со всем, что тебе дорого».
Памук ничего не ответил, а у меня не было возможности проследить за его реакцией. Я наблюдал, как счетчик времени пережевывает секунды.
«Ну где же она? Где же она, черт возьми?!»
– Это интересно, – наконец отозвался Памук и повторил: – Просто «расстанься со всем, что тебе дорого». Вы хотите сказать, что именно это и следует сделать мне: избавиться от этой работы?
– Я не даю вам никаких советов. Но возможно, наша с вами встреча неслучайна. Если хотите, примите это в качестве дара.
