Я поднял руку, призывая его к тишине. Мне почудился какой-то звук в холле. Мы оба вскочили и замерли навострив уши. И услышали шаги.
Схватив беретту с кофейного столика, я тихо скользнул к двери и прильнул к глазку. Бен вытащил свой пистолет и направил его на вход.
Я увидел тень на стене. Кто-то приближался к двери.
Глава 24
В поле моего зрения возник человек: это был коридорный-албанец. Он сунул конверт под дверь, не догадываясь, что за ним следят.
Я подождал, когда он уйдет, и лишь после этого опустил пистолет и взял конверт. Бен настороженно наблюдал за мной. Сердце бешено колотилось, мысли метались, всплеск надежды сменился какой-то заторможенностью. Я открыл конверт и вытащил из него листок бумаги.
Прочитав написанное, ощутил, как спало внутреннее напряжение, и удивленно покачал головой.
– Что там? – спросил Бен.
– Какой же я дурак! Никакого сообщения, перехваченного «Эшелоном», не будет. Кумали не нужно идти к телефонной будке: человек, которого мы ищем, уже здесь.
– В Бодруме? Откуда вы знаете?
Я кивнул на письмо:
– Кумали собирается заехать за мной в одиннадцать утра. Приглашает на пикник вместе со своим мнимым сыном.
– Тогда вы ошибаетесь. Что может случиться, если мальчик будет с ней?
Я рассмеялся:
– Она не возьмет его. Придумает какую-нибудь отговорку. Ну сами подумайте: с какой стати ей вдруг приглашать меня на пикник? Кумали меня терпеть не может. Нет, Бен, ее брат здесь. И завтра я встречусь с ним.
Моя уверенность убедила Брэдли, его сомнения рассеялись. По выражению лица Бена я видел: его ужасает роль, которую ему теперь предстоит сыграть. Да и я, честно говоря, тоже не испытывал особой радости в преддверии того, что должен был сделать.
Я отпер ему дверь и велел:
– Срочно звоните Шептуну. Просто скажите: «Дружище, мы живы».
Глава 25
Спровадив Бена, я решил, что теперь можно и о себе подумать. Перед отъездом я не предпринял никаких усилий, чтобы привести в порядок свои дела, а теперь вот оказалось, что надо торопиться.
Как только Брэдли вышел, чтобы позвонить Шептуну, я уселся за маленький письменный стол, вытащил листок бумаги и, несмотря на поздний час, стал писать завещание. Прежде, на протяжении довольно долгого времени, меня это не слишком беспокоило: я имел правительственную пенсию, ежегодно выплачиваемую ренту от Грейс и небольшую коллекцию живописи.
Однако теперь все сильно осложнилось. Когда Бен с Марси разрушили мое прикрытие и вынудили меня покинуть Париж, среди того немногого, что я, уезжая, бросил в свою сумку, было два письма от нью-йоркского адвоката, который вел дела моих приемных родителей.
Этого пожилого юриста звали Финбар Ханрахан. Он был сыном бедных ирландских иммигрантов и человеком столь благородным, что мог в одиночку снискать доброе имя для всего адвокатского сословия. За прошедшие годы я много раз общался с ним. Финбар консультировал Билла по юридическим вопросам еще до его женитьбы на Грейс.
Возвратившись в Нью-Йорк, я договорился о встрече с Ханраханом. Он встал из-за письменного стола в своем впечатляющих размеров офисе, чтобы тепло поприветствовать меня, а затем усадил на диван, с которого открывался чудесный вид на Центральный парк. Финбар представил меня двоим мужчинам, в одном из которых я узнал бывшего министра торговли. Ханрахан сказал, что они оба юристы, но никак не связаны с его фирмой.
– Они прочли кое-какие документы, и я попросил их присутствовать в качестве беспристрастных наблюдателей. Задача этих мудрых джентльменов – обеспечить соблюдение всех необходимых формальностей, дабы впоследствии ничто не могло быть ложно истолковано или оспорено. В такого рода делах нужна скрупулезность.
Мне все это показалось странным, но я не стал ни о чем спрашивать: наверняка Финбар знал, что делает. Поэтому я лишь сказал:
– В своем письме вы упомянули, что речь пойдет о некоей части имущества Билла.
– Да, но прежде нам необходимо решить другой важный вопрос.
Адвокат взглянул на двух мудрецов, которые удостоили его кивком, словно говоря: «Ну что ж, приступим».
– Возможно, вы этого не знаете, – начал Финбар, – но Билл очень заботился о вас. Он даже считал, что вы в некотором смысле уникальный человек: ваш приемный отец был уверен, что вам предназначено судьбой совершить нечто важное.
Я ухмыльнулся:
– Знаю, одна из подруг Грейс говорила мне об этом. Боюсь, будь Билл жив, он бы здорово расстроился.
Финбар улыбнулся:
– Почему же? Вовсе нет, хотя его беспокойство с годами росло. Особенно сильно ваш приемный отец тревожился, когда вы, окончив Гарвард, отправились в Европу. Откровенно говоря, Билл не верил, что ваш бизнес связан с предметами искусства.
Эта новость меня не удивила: Билл был не только на редкость умным человеком, но и обладал прекрасной интуицией. Я ничего не ответил, лишь посмотрел на старого адвоката, сохраняя на лице непроницаемое выражение.
– Билл не имел ни малейшего представления о том, как вы зарабатываете деньги, – продолжал он. – И, откровенно говоря, сильно тревожился: а вдруг его приемный сын занимается бизнесом… э-э… если и не совсем уж нелегальным, то, по крайней мере, аморальным.
Ханрахан ожидал ответа, но я лишь кивнул, никак не комментируя услышанного.
– Билл сказал, что несколько раз заводил разговор об этом, но вы не пожелали быть с ним откровенным.
И вновь я ограничился кивком.
– Ладно, Скотт, я спрошу прямо: чем вы на самом деле занимаетесь?
– В настоящее время ничем особенным. Я вернулся в Нью-Йорк, чтобы подыскать для себя какое-нибудь интересное занятие.
Не говорить же ему, что я бегу от своего прошлого и собираюсь создать для себя подходящую легенду.
– Понятно, но где вы работали прежде?
– Я работал на правительство, – произнес я после некоторой паузы.
– Ну, этим, наверное, полстраны занимаются, если понимать слово «работа» достаточно широко. – У Ханрахана было довольно странное чувство юмора. – Что конкретно вы делали для правительства?
– Извините, – сказал я, – но меня просили не говорить об этом.
Я видел, как два мудреца обменялись выразительными взглядами, очевидно не поверив мне.
– Кто вас об этом просил? – поинтересовался Финбар, не обращая на них внимания.
Мне стало его жалко: похоже, адвокат действительно хотел добиться от меня вразумительного ответа.
– Мне это запрещено служебной инструкцией, – негромко сказал я.
Бывший министр торговли закатил глаза: было видно, что его начинает утомлять этот допрос. Он поинтересовался:
