Весь персонал, включая начальство, собрался здесь. Они смотрели по телевизору последние новости. В Женеве было около трех часов пополудни, а в Нью-Йорке – девять утра. На календаре – одиннадцатое сентября две тысячи первого года.
Первый самолет только что врезался в Северную башню Всемирного торгового центра, отснятый материал повторяли снова и снова. Диктор сообщил с экрана телевизора, что, судя по всему, это дело рук антиамериканских террористов. Предположение вызвало одобрительные возгласы нескольких идиотов, сидящих в баре. Будучи швейцарцами, эти люди говорили по-французски, но я провел в Париже достаточно времени, чтобы понять: они восхищены мужеством и изобретательностью тех, кто осуществил этот теракт.
А я думал о своих соотечественниках, которые сидят у себя дома в Нью-Йорке и смотрят репортаж, зная, что их близкие остались в этом горящем здании; представлял, как они в отчаянии молятся, чтобы те сумели каким-то чудом выбраться оттуда. Возможно, есть вещи и похуже, чем следить в прямом телевизионном эфире, как умирают члены твоей семьи, но лично я в тот момент просто не мог представить себе ничего более ужасного.
У меня в кармане лежал пистолет, изготовленный исключительно из керамики и пластика, чтобы обмануть металлодетекторы, как это случилось, например, во время недавнего визита в офис Бухера. Я был так зол, что всерьез подумывал, не пустить ли оружие в ход.
Пока я пытался обуздать свои эмоции, самолет рейса 175 авиакомпании «Юнайтед эрлайнс», вылетевший из Бостона, врезался в Южную башню. Это повергло в шок уже абсолютно всех зрителей, включая и тех идиотов. Присутствующие дружно ахнули, а потом бар погрузился в тишину. А может быть, было и по-другому, но я удивительно ясно помню это ужасное ощущение: все сдвинулось с привычной оси и мир рушится.
Находясь в одиночестве вдали от дома, я боялся, что теперь уже ничего не будет как прежде: впервые в истории какой-то неопознанный враг отобрал жизни американцев в континентальной части Соединенных Штатов. Более того, террористы уничтожили башни-близнецы: символ, олицетворявший саму нацию – амбициозную, современную, рвущуюся ввысь.
Никто не знал тогда, насколько велик нанесенный ущерб. Происходившее в баре словно бы распалось на какие-то бессвязные фрагменты: люди не отвечали на телефонные звонки, от недокуренной кем-то сигары осталась кучка пепла. Картины на экране телевизора все время менялись: показывали то недавно произошедшую трагедию, то ее ужасные последствия.
Люди молчали. Небось так же, как и я, гадали: а что же дальше? Куда врежется следующий самолет – в Белый дом, в атомную электростанцию на Три-Майл-Айленд?
Так и не вытащив пистолета из кармана, я протолкался сквозь собравшуюся толпу и поднялся в пустом лифте к себе в номер. Я позвонил в Вашингтон (сначала по обычной линии связи, а потом через спутник), но пробиться не сумел: коммуникации на восточном побережье США вышли из строя, не выдержав невероятной нагрузки.
В конце концов я дозвонился до ретрансляционной станции Агентства национальной безопасности в Перу, назвал им код Синего Всадника и соединился с «Дивизией» по экстренной спутниковой связи. Когда я разговаривал с директором нашего управления, звук был такой глухой, словно мы беседовали внутри туалетного бачка. Я попросил прислать самолет, чтобы вернуться в США, и поинтересовался, чем могу помочь.
Директор сказал, что, к сожалению, я не в силах что-либо сделать. Кроме того, он только что узнал в Совете национальной безопасности: все внутренние и международные рейсы вот-вот приостановят. Мне следует сидеть и не рыпаться: никто сейчас не знает, откуда исходит опасность. Меня испугала даже не столько информация, которую я узнал от шефа, сколько нотка паники, прозвучавшая в его голосе. На этом директор закончил разговор, сообщив, что должен идти: людей из нашего здания эвакуируют, как и из Белого дома.
Я положил телефонную трубку и включил телевизор. С экрана лились настоящие потоки скорби, там вновь и вновь демонстрировали две рухнувшие друг за другом башни, тучи пыли и совершенно апокалиптические сцены, которые разыгрывались в Южном Манхэттене: взявшись за руки, люди выпрыгивали из окон бог весть с какой высоты. Весь мир сейчас следил за тем, что творится в Нью-Йорке. И никто не понимал, что происходит.
Я наблюдал, как копы и пожарные вбегают в бетонное здание, которое станет их братской могилой. Много позже я узнал, что нашелся-таки один-единственный человек, который увидел во всем этом жутком хаосе и неразберихе возможность начать новую жизнь. Это была женщина, одна из самых хладнокровных и хитроумных преступниц, которых я встречал. Будучи агентом спецслужб, я много чего повидал на своем веку. Но эту женщину не забуду никогда. Если отбросить соображения морально-этического характера, то следует признать: без сомнения, только гений мог в настоящем аду, который творился одиннадцатого сентября, спланировать идеальное убийство и позже осуществить его в грязной маленькой гостинице под названием «Истсайд инн».
Ну а что касается меня, то я провел тот страшный вечер, наблюдая по телевизору, как люди прыгают из окон. К двадцати двум часам по женевскому времени кризис пошел на спад. Президент вылетел обратно в Вашингтон, покинув свой бункер на авиабазе Оффут в Небраске, пожар в Пентагоне был локализован, возобновилось движение через мосты на Манхэттене.
Примерно в то же время мне позвонил референт Совета национальной безопасности и сообщил, что правительство получило от ЦРУ данные о гражданине Саудовской Аравии, некоем Усаме бен Ладене, и что на его базы в Афганистане готовятся атаки, замаскированные под действия группировки мятежников «Северный альянс». Спустя двадцать минут я увидел новые репортажи, на этот раз о взрывах в афганской столице Кабул, и понял: так называемая война с террором началась.
Поскольку сидеть в четырех стенах было невмоготу, я отправился на прогулку. «Война с террором» – это звучало столь же неконкретно и расплывчато, как и «война с наркотиками». А насколько успешна была последняя, мне, увы, хорошо известно по личному опыту.
Улицы Женевы были пустынны, в барах тихо, в трамваях – ни одного пассажира. Позднее я узнал, что то же самое творилось во всех городах, от Сиднея до Лондона, словно весь западный мир погрузился во мрак из сочувствия к Америке.
Проходя через так называемый Английский сад, я наткнулся на кучку марокканских наркодилеров, которые жаловались друг другу на застой в делах. На какой-то миг мне даже подумалось: «А не всадить ли в них пару пуль – просто так, для разрядки?» Потом я двинулся дальше по аллее вдоль озера. Впереди виднелся Колоньи – живописный и фешенебельный пригород Женевы, где возвели себе особняки король Саудовской Аравии Фахд, имам мусульманской общины исмаилитов-низаритов Ага-хан и половина жуликов со всего мира. Я сел на скамейку рядом с озером и долго глядел через водную гладь на здание ООН напротив, залитое сверкающим светом и абсолютно бесполезное.
Ниже, почти на самом берегу озера, высилась серая громада отеля «Президент Вильсон», из которого открывался прекрасный вид на самый популярный пляж Женевского озера. Каждое лето саудовцы и другие богатые арабы снимают за бешеные деньги номера в передней части здания, откуда можно наблюдать за женщинами, загорающими на траве без бюстгальтера. Прибавьте сюда еще хорошо оснащенные мини-бары, и поймете, что они таким образом получают арабскую версию элитного стриптиз-клуба, за вход в который не надо платить.
